Вилла в Италии - Элизабет Эдмондсон (2010)

Рядом стоял высокий мужчина в старомодном купальном костюме. Он смотрел на девочку с нежной улыбкой, от которой у Делии подкатил ком к горлу.

— Это мы с отцом. Летний отдых, году в тридцать пятом или тридцать шестом. Я так хорошо это помню! Мать не могла поехать, и мы поехали только вчетвером — отец, Фелисити, я и няня. Это было так чудесно! Я была так счастлива! О! — воскликнула она, поднеся руку ко рту. — Какая волшебница! Как ей удалось завладеть этой фотографией? Вы правы, Марджори, здесь собраны картины нашего счастья. Листайте дальше, Люциус, посмотрим на другие снимки.

На другой морской фотографии была Свифт — долговязая девчонка верхом на ослике.

— Маргит, 1924 год, — сразу определила та. — Вот папа, смеется надо мной, а мама машет в камеру.

— А вот Джордж, — показала Воэн. — Я повсюду узнала бы эти темные глаза. Это ваша мать?

Последовало долгое молчание, пока физик смотрел на фотографию цвета сепии и немного не в фокусе.

— Да, — произнес он наконец. — Снимок был сделан летом, когда мне было лет четырнадцать. Моя мать; эта шляпа с цветами всегда была ее любимой. Я обожал эту шляпу. А человек в сутане — отец Ксавье. Сфотографировано в моей школе.

— В иезуитской школе? — спросил Уайлд.

— Да. Мой отец был католиком и хотел, чтобы меня обучали святые отцы.

— А ваша мать тоже была католичкой? — спросила Марджори.

Снова долгое молчание.

— Нет, она была лютеранкой, как и большинство датчан. — Хельзингер издал странный короткий вздох, а потом заговорил быстро и подробно, в совсем не характерной для него манере: — Мои родители никогда не были женаты. Я незаконнорожденный, бастард. — В его голосе прозвучала бездна горечи. — Моя мать познакомилась с отцом, когда училась в Германии. Они влюбились друг в друга, но папа уже был женат. Как ни печально, там не стоял вопрос о разводе, он был благочестивым католиком. Это было невозможно.

Но не достаточно благочестивым, чтобы избежать адюльтера, гневно подумала Делия, негодуя на то, что мужчина и женщина делают столь бездумно, не понимая, какую боль это может принести их детям.

— Моя мать вернулась в Данию, и я родился там. — Джордж с улыбкой повернулся к Воэн. — Ее семья была во многом, как вы говорите о своем отце, пуританской, строгой в отношении моральных норм. Я думаю, матери пришлось нелегко; родственники хотели, чтобы меня отдали на усыновление или даже отправили в сиротский приют, но она этого не допустила. Отец высылал деньги всегда, а иногда, летом, получалось побыть вместе. — Рассказывая, он листал страницы альбома. — Вот видите, это мы на Женевском озере. Мой отец был прекрасным яхтсменом.

— И очень красивым мужчиной, — заметила Делия, глядя на изображение улыбающегося человека у румпеля яхты. Белый парус полоскался над головой женщины в цветастом платье и юного Джорджа в белых шортах. Подросток сжимал канат, и на лице его застыло торжественно-серьезное выражение.

— А почему вы не улыбаетесь, Джордж?

— Пусть это не вводит вас в заблуждение. Это был счастливый день. Мне приходилось быть серьезным, а не то я в неподходящий момент упустил бы фал. Вот еще снимок, где мы вместе, несколькими годами позже, в Берлине. Дело было прямо перед Рождеством, стояли холода. Отец повел меня в магазин игрушек, чтобы купить рождественский подарок.

— Что он вам подарил? — спросила Марджори. Теперь ученый рассмеялся действительно искренне.

— Поверите ли? Я хотел микроскоп. В магазине игрушек их действительно продавали, но не очень хорошие, только для игры, поэтому отец сразу повел нас в магазин, который торговал приборами для научных исследований, и купил настоящий хороший микроскоп. — Лицо его снова погрустнело. — До сих пор у меня хранится. Вот он, на фотографии, в пакете под мышкой. Видите, как я его любовно к себе прижимаю.

— Ваши родители еще живы?

— Да, мать жива. А отец… погиб во время войны.