Вилла в Италии - Элизабет Эдмондсон (2010)

— Если вас приняли, вы являетесь пожизненным членом. Только я уже давно там не была. Не очень-то хочется бывать среди собратьев-писателей, когда они по-прежнему продолжают публиковаться, а ты за последние пять лет не написала ни строчки.

— А это кто? — спросил Уайлд, кивая на странный снимок. Сосредоточенно уставившись в объектив фотокамеры, Марджори фотографировала другую женщину, а та выглядывала из-за разукрашенной ширмы с дерзким и фривольным выражением лица, выставив стройную ножку в сетчатом чулке и красной атласной тапочке.

Губы писательницы сжались.

— Это именно то, о чем сказала Делия. Я была счастлива в тот момент, но сейчас смотреть на эту фотографию не доставляет мне никакого удовольствия. Вайолет одевалась для пантомимы, в которой мы обе принимали участие. Она играла роль Прекрасного принца. Благотворительное мероприятие в Артс-клубе.

— А кого вы играли? — спросила Воэн.

— Не вдову Туанки, на тот случай если вас это интересует. Ее играл актер Джош Невилл. Я была Злой Ведьмой Запада.

Певица просматривала тем временем фотографии с изображением Люциуса.

— Вот здесь вы в шортах и майке, побеждаете в состязании по бегу. Какое ликование написано у вас на лице!

— Забег на сто ярдов, подготовительная школа, — пояснил Уайлд. — А это я в колледже. Играю Робина Оукэпла в «Редди-горе». Делия, вы знаете неких Гилберта и Салливана?

У Марджори был довольный вид.

— Вы поклонник Гилберта и Салливана? В наши дни они ставят ужасные спектакли в своем «Савое», но их музыка и юмор мне по-настоящему нравятся.

— Я тоже пел в мюзиклах Гилберта и Салливана, — неожиданно вставил Джордж, что прозвучало еще удивительнее. — Играл Канцлера в «Иоланте».

Все посмотрели на Воэн.

— Мне они тоже нравятся, — ответила та. — Должна признаться.

— Ну что ж, — подвела итог Марджори, — получается, Люциус, у вас не было счастливых моментов со времен того школьного спектакля. По крайней мере таких, на которые Беатриче Маласпина сумела наложить руки. А нет, ошибаюсь. Кто эта обворожительная женщина?

Банкир на миг испытал замешательство, потом улыбнулся.

— Вот снимок, который не вызывает во мне никакой печали. Это моя бабушка по материнской линии. Ну, разве она не прелесть? А видите портрет за ее спиной? Это мой дедушка. Посмотрите на его озорной взгляд.

— Вы очень на него похожи, — заметила писательница.

— Не очень хорошо его помню, поскольку он умер, когда я был совсем маленьким. Дедушка был много старше бабушки. Она его очень любила. Его все любили. Даже мой отец, который не слишком жалует родственников по той линии, считая их беспутными, говорил, что дед был человеком, которому Бог отпустил больше обаяния и доброты, чем любому другому на его памяти.

— И ваша мать унаследовала это обаяние? Поэтому ваш отец в нее влюбился?

— Нет, она унаследовала красоту своей матери, потому что моя бабушка, безусловно, была красавицей…

— Она очень хороша даже и на этой фотографии, — согласилась Марджори. — Ей сейчас, должно быть, где-то за семьдесят?

— Да. Только у моей матери нет обаяния. Как и доброты, — прибавил он себе под нос.

— Но у вас это обаяние есть, — ответила писательница так же тихо, однако Делия все же услышала.

Обаяние! Шарм! Да, у Люциуса он действительно есть — неуловимый и необъяснимый, который переживает красоту и даже сексапильность. Сексапильность есть у Тео, а также у Ричи, а вот обаяния, пожалуй, ни на грош.

— Обаяние может быть очень поверхностным. — Сама почувствовала, насколько самоуверенно и наставительно это прозвучало.

— Вы так считаете? — спросила Марджори. — Мне кажется, это один из величайших даров свыше. Беатриче Маласпина им обладала, в этом нет сомнения.