Вилла в Италии - Элизабет Эдмондсон (2010)

Жизнь, которой она хотела жить. А что за жизнь она вела до того, как поселилась с Марджори? Актриса на эпизодические роли, редко занятая в фильмах, подвизающаяся в жалкой роли официантки. «Временно отдыхающая», как любят говорить актеры.

Это и было, как она поняла, главным козырем Макса. Тот был продюсером, и, конечно, карьера Марии внезапно расцвела. Ее тип красоты вошел в моду; она усиленно старалась создать себе имя. Свифт — ненавидя себя за то, что делает, — сходила на спектакль, в котором подруга была занята. Глупая, банальная салонная пьеса, где Мария играла горничную, субретку. Ей не было суждено подняться до чего-либо выше субретки — душа субретки не пускала. Марджори после антракта ушла домой, в квартиру, которую они тогда делили с Марией, где когда-то были так счастливы. Квартиру, стремительно лишившуюся хорошей мебели и красивых вещей, по мере того как деньги неумолимо таяли.

Значит, это не Ад, а всего лишь Чистилище? Просто неотъемлемая часть обычного житейского страдания, цена, которую платишь за то, что кого-то любишь. Эта реакция на уход Марии принадлежала Аду, о чем каким-то невообразимым образом узнала Беатриче Маласпина.

— А ваша фотография тут есть? — спросила Марджори у Джорджа.

Фотографий с изображением Джорджа было несколько. Школьник в мешковатых, доходящих до колен штанах. Серьезный темноволосый мальчик, похожий на сову, в очках с проволочной оправой, неуверенно глядящий в камеру. На заднем плане виднелись размытые фигуры в движении: другие мальчики, человек в черной сутане. Потом еще один, студийный портрет, выполненный в Париже, где Хельзингера запечатлели с серьезным выражением лица, в академическом головном уборе и мантии и со свитком пергамента в руке. Вот он в Кембридже, выезжает на велосипеде из ворот церкви Святой Троицы, также в совиных очках. Кажется, тогда шел дождь, и развевающаяся мантия свидетельствует о резком ветре, который дул в городок из степей. А вот снимок, сделанный в меблированной квартире на Ричмонд-Террас, обшарпанной маленькой комнатке с кроватью, письменным столом и маленьким окном.

— До чего же гнетущий вид! — импульсивно ужаснулась Марджори, прежде чем успела заткнуть себе рот. Ведь сама только что сетовала по поводу своего убогого, наводящего тоску жилища — так какое она имеет право бросать камни в других?

— Ужасный! — согласился Джордж. — И отвратительная пища. До чего я ненавижу английскую еду. Изгнанник — вот что говорит обо мне эта фотография. Погруженный в свою науку, лишенный всех радостей, кроме интеллектуальных. А когда они исчезают, — сказал он самому себе, — что остается у человека?

Уайлд смотрел на набор фотографий, где был запечатлен он сам. Вот выпускная фотография, их гарвардский выпуск, 50-го года. Вот он в норвежском свитере, опирающийся на костыли; это было в ту зиму, когда он упал на горнолыжном склоне. Вот он входит в двери облицованного мрамором здания банка, в темном пиджаке, неотличимый от остальных мужчин вокруг. Вот он в Белом доме, с родителями, в официальном костюме, на президентском приеме для щедрых меценатов и людей, собирающих деньги на благотворительные нужды. Его мать собаку съела на сборе благотворительных средств.

Чистилище? Хм. Просто жизнь. Эти фотографии не возбуждали в нем никаких эмоций. В отличие от фотографий в нижней комнате.

6

Делия была ослеплена!

Ключ от этого помещения Люциус молча взял в комнате второго этажа, где он висел на крючке, на нарисованной голубятне. Это был не тяжелый старый ключ, а современный, блестящий, медный, который гладко, без помех вошел в отполированный замок на верхней двери.