Вилла в Италии - Элизабет Эдмондсон (2010)

— А вот вы в академической мантии и шапочке, — показала Делия, желая отвлечь Хельзингера от воспоминаний, которые, как теперь оказалось, были далеко не такими счастливыми. — Как странно! Разглядывание фотографий из счастливых времен заставляет человека печалиться.

— Печалиться о том, что счастье ушло? — уточнил банкир. — Очень верно. Вы выглядите в этом наряде очень внушительно, Джордж. По какому это случаю?

— Получение докторской степени в Кембридже. Очень счастливый день. А вот моя мать — тоже видите какая счастливая.

— А кто эта молодая женщина рядом с ней? — спросила Марджори.

— Это Мэрилин.

— Мэрилин?

— Моя жена. Мы поженились вскоре после того дня. Вот мы перед бюро, где регистрировали наш брак. Еще один счастливый день.

— Я и не думала, что вы женаты, — выпалила Воэн и тут же прикусила язык — в настоящее время Джордж настолько явно производил впечатление человека одинокого! Что же сталось с этой улыбающейся хорошенькой кудрявой Мэрилин?

— Она умерла во время войны, — словно отвечая на ее вопрос, пояснил Хельзингер, глядя куда-то в пространство и видя там что-то ведомое лишь ему. — Не от бомбы или снаряда. У нее был туберкулез. И конечно, в то время не могло быть и речи о поездке в Швейцарию, где горный воздух мог бы ее исцелить. Английский климат недобр к туберкулезным больным — нет ни солнца, ни сухого воздуха, которые излечивают легкие. И это было еще до изобретения антибиотиков. Так что… она умерла. В двадцать три года.

Джордж выпрямился.

— Эта Беатриче Маласпина нас дурачит. Я, как и Марджори, совершенно не понимаю, каким образом она завладела этими фотографиями. Марджори, а вот вы, в брюках. Как можете вы выглядеть такой жизнерадостной при такой тяжелой работе?

— Вкалываю ради победы. Это было в сорок втором году. Я всегда счастлива, когда копаюсь в земле. Вы можете спросить, как человек мог быть счастлив в такие мрачные времена, но — да, тогда я была счастлива. Да, уставала на тяжелой работе — водила «скорую помощь» и откапывала пострадавших — и жизнь была такой трудной. Вы все это помните, Джордж. Но я дружила, любила, мне тогда хорошо писалось, когда удавалось выкроить драгоценные минуты, чтобы посидеть за пишущей машинкой.

— А вот еще одно ваше фото, — улыбнулась Делия. Люциус засмеялся.

— Не знаю, кто выглядит более испуганным — вы или лошадь.

На фотографии Марджори сидела верхом на разукрашенной лошади, которую какая-то женщина держала под уздцы и улыбалась Марджори.

— Это Полли. Девушка, не лошадь. Коня звали Дженкинс, уж не знаю почему. Поли была моей школьной подругой, которая убежала из дому и поступила в цирк. Лошадей просто обожала. Где-то она сейчас, хотелось бы знать? До войны я ходила им помогать. Цирковой народ чувствительный, закрытый, обособленный, но уж если признает тебя, то очень добрый. Она вышла за воздушного гимнаста и уехала в Америку. — Марджори повернулась к Люциусу, лицо ее светилось радостью воспоминаний. — Может, вы видели их, когда в юности ходили в цирк?

— Может, и видел. Я любил выступления воздушных гимнастов. А это очень официальное фото, Марджори. Вы на нем счастливы?

— Да, потому что снимок был сделан для газет, когда вышла третья книжка — она стала моим первым бестселлером. А эта группа фотографий сделана в Клубе детективов. Как же Беатриче ухитрилась ими обзавестись? Ведь все, что происходит в этом клубе, не предназначено для общего доступа. Вот Дороти Сэйерс, а это Марджери Аллингхэм.

— А тот человек с обширным животом, должно быть, Гилберт Кийт Честертон, — догадался Люциус. — А кто тот парень с усами?

— Джон Кризи. Мы так хорошо проводили время все вместе на клубных обедах.

— Этот клуб до сих пор действует? — спросила Воэн.

— О да. Это особый институт.

— А вы все еще туда входите?