Заложник любви - Терри Лоренс (1994)

— Тебя могли убить!

— И тебя могли убить, — ответил он хриплым голосом. — Я не хотел, чтобы ты подвергала себя опасности, а ты…

— Я спасала отца, но это не значило, что ты…

— А чем занималась ты сама, напялив этот наряд командос…

— Никогда больше…

— Не делай этого!

— И не собираюсь!

Она пропустила его волосы сквозь свои пальцы и взяла его лицо в ладони.

— Выброси из головы эту дурацкую мысль, что ты не смелый и не решительный, что ты…

— Ненадежный!

— Ты настоящий герой, и только слепой может не заметить этого! — она глубоко вздохнула. — Я тебе говорила, что тебе вовсе не обязательно спасать моего отца, чтобы я тебя полюбила. Ты мне не поверил!

— Конечно, я виноват.

— Нет, виновата я. Я заставила тебя рисковать собой ради меня и не сделала ничего, чтобы остановить тебя. Если бы я приняла твою любовь, ты бы всегда думал, что это плата за твою помощь.

— Так это действительно плата?

У нее по коже пробежали мурашки. Она никого и никогда так не любила, и никогда ей не было так трудно сказать это. Когда ее отец был еще заложником, она каждый вечер мысленно посылала ему свою любовь вместе с молитвою. А теперь Ник! Она не может выдавить из себя ни слова любви.

— Значит, это была всего лишь плата, Конни?

Она обвила его руками:

— Я хотела дарить тебе свою любовь и любить тебя, как любая женщина любит мужчину. За то, какой он есть, а не за то, что он ей дает.

В логове мятежников его голос вряд ли звучал напряженнее, чем сейчас:

— А теперь ты вдруг поняла, что не любишь меня?

— Я не хочу любить тебя!

— Это разные вещи!

— Ник, пожалуйста!

— Ты любишь меня? — с него слетела вся его дипломатическая сдержанность, когда он грубо схватил ее за плечи и, смотря ей прямо в глаза, спрашивал: — Скажи мне, скажи, ты любишь меня?

— Я люблю тебя, и от этого никуда не денешься!

— Тогда зачем ты меня мучаешь?

— Потому что ты захочешь, чтобы я осталась на Лампуре, — она дотронулась кончиками пальцев до его губ. — И не надо меня уговаривать. Я не могу жить в вечном страхе за людей, которых люблю. Я больше этого не вынесу.

Нагрудный карман Ника был пуст. У него не было платка, чтобы вытереть ее слезы.

— Да, теперь я очень храбрый!

— Если что-нибудь случится со мной, с нами, с нашими детьми, ты бросишься спасать нас и тебе свернут шею.

— Естественно, брошусь.

— Нет, это неестественно! Люди не должны гадать по утрам, вернутся ли вечером домой те, кого они любят. Я ездила с тобой по городу. Я видела страх людей, и мне тоже страшно.

— Но революция свершилась! Все!

— Будет другая. Почему бы теперь правительственным войскам в свою очередь не податься в горы?

Она икнула и, несмотря на слезы, рассмеялась:

— Я хочу сейчас видеть тебя такого, каким ты был при нашей первой встрече. Ты не желал ни во что ввязываться, не хотел действовать опрометчиво. Ты был такой рассудительный и благоразумный!

Он покачал головой и провел пальцем по ее заплаканной щеке:

— Но только не в отношении тебя. В отношении тебя я не могу быть благоразумным!

— Спасибо, — сказала она, имея в виду гораздо больше, чем могло выразить это простенькое слово. — Мне очень жаль.

Она вела себя как-то странно. Ник заметил это и выпустил ее из своих объятий. Она показалась ему такой же одинокой и беззащитной, какой она была, когда он увидел ее впервые.

Конни боролась. Она боролась теперь с Ником и со своими чувствами.

Как бы он ни старался, сейчас он не мог облегчить ее боль.

— Ну, я пошел, до свидания! — выдавил из себя Ник.

Он дошел уже до двери.

— Да, вот еще что! Боюсь, что тебе придется пойти со мной.

— Ник?

Он поднял руку: