Если ты останешься - Кортни Коул

— Папа, почему ты думал, что будет лучше, если бы я никогда не вспомнил? Что

ты имел в виду? Лучше для меня? Или лучше для тебя?

Папа смотрит на меня спокойным взглядом, прежде чем вернуть глаза на дорогу.

— Может быть, для нас обоих. Я знал, что воспоминания разрушат тебя. И после

того, как они обнаружили остатки пороха на твоих руках, не думаю, что я хотел бы знать,

что случилось. Я не мог себе представить, но я был в плохом состоянии. И если бы я

узнал, что ты приложил руку к ее смерти, даже случайно, не знаю, смог бы я так

отпустить это.

— Но я был ребенком, — выдавливаю я. — Я пытался помочь ей.

— Да, — говорит папа, возвращая взгляд на меня. — Ты был ребенком. Я рад, что

ты понимаешь это. Но я был в плохом состоянии. Горе делает это с человеком. И поэтому

я справился единственным способом, который знал. Я бросился в работу. И когда это не

остановило боль, я собрал наши вещи, и мы переехали через всю страну.

— Это остановило боль? — спрашиваю я его.

Он смотрит на меня.

— Нет.

112

Я смотрю на свои руки и вижу кольцо на пальце. Я беру его, верчу в руках,

разглядывая со всех сторон. На внутренней части что-то написано. Я присматриваюсь,

чтобы прочитать. « Любовь никогда не слабеет».

Я задыхаюсь.

Иногда любовь слабеет. Я, безусловно, доказал это. Я всех подвел. Мне не удалось

помочь маме. Мне не удалось помочь отцу, когда я заблокировал воспоминания и никому

не мог рассказать, как выглядел убийца. И я, конечно, подвел Милу. Я знаю, что разбил ей

сердце, и сомневаюсь, что когда-нибудь смогу снова его собрать.

Я закрываю глаза, чтобы успокоить жжение в них.

Я сплю в аэропорту, пока наш самолет не взлетает, потом засыпаю в самолете. Я

думаю, что нужно попытаться позвонить Миле, но решаю, что лучше этого не делать

Это не телефонный разговор. Мне нужно увидеться с ней лицом к лицу. В то же

время, у меня есть кое-что важное, что нужно сделать.

Приземлившись в Хартфорде, мы останавливаемся в отеле. Наш ужин в шикарном

ресторане отеля проходит в тишине.

Я смотрю, как отец рассеянно крутит виски в стакане в течение длительного

времени, прежде чем я, наконец, говорю.

— Это не твоя вина, папа.

Он смотрит на меня.

— Нет? Пакс, мы шутили о том парне. Ебаный почтальон. Я думал, он был шуткой.

Но он забрал мою жизнь. Или он мог бы иметь такую же. Небольшая шутка. Я думаю, он

смеялся последним.

Горькая агония на лице отца очевидна, как и моя злость на него, потому что я не

могу помочь, но в тоже время чувствую себя ужасно за него. Я не могу представить, как

он должен себя чувствовать.

— Папа, — я пытаюсь снова. Но он прерывает.

— Пакс, ты не понимаешь. Ты не можешь себе представить, сколько раз за эти

годы я задавался вопросом... что, если бы я ушел с работы в начале того дня? Что, если бы

я не остановился на заправке? Что, если бы я остановился на один красный свет меньше?

Если бы любая из этих вещей произошла, может быть, я мог бы остановить его.

Постоянное незнание было ужасно. Но теперь, когда известно, что чертов почтальон

забрал ее жизнь... моя вина в десять тысяч раз хуже, чем когда-либо. Если бы я воспринял

его всерьез, если бы я увидел в нем извращенца, которым он был, твоя мать была бы

сейчас жива. Это бесспорный факт.

Я выпиваю всю свою воду прежде, чем ответить.

— Пап, мама даже не поняла, каким дерьмом он был. Ты сказал, что вы оба шутили

об этом. Это означает, что он очень хорошо это скрывал. Ты не можешь чувствовать себя

виноватым за чужое психическое заболевание. Не было никакого способа, чтобы ты

распознал его.

Отец не поверил мне, и мы закончили есть в тишине. Если честно, я думаю, мы оба