Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

Сам факт смерти Лены воспринимался неоднозначно. Вернее, он не воспринимался, как факт. Скорее всего, причиной был шок, потому что стоило только мысленно вернуться к этой теме и мысли сразу же начинали течь лениво и отстраненно. А еще — практично. Инкриминировать ему доведение до самоубийства никто не смог бы даже при очень большом желании. Он обставлялся уже неосознанно, просто в силу профессионализма и опыта, потому и последнюю встречу назначил в людном месте и постарался провести ее максимально деликатно — с цветами, в спокойной обстановке и беседуя ровно и доброжелательно.

Понять ее поступок даже не пытался — слишком плохо знал ее. К тому же сейчас у него уже были причины подозревать ее в некоторой неадекватности — когда настолько кардинально сбиты понятия «хорошо» и «плохо», «правильно» и «неприемлемо», это о чем-то говорит. И еще это ее неестественное спокойствие… оно должно было насторожить его тогда. Если бы он беспокоился о ней.

Так что по этому поводу он не заморачивался. Тогда почему так среагировал? Почему-то он связывал два эти события — известие о смерти Лены и свою болезнь.

После двухдневного обследования лечащий врач развел руками и предположил мощную аллергию на какой-то пищевой продукт — следов инфекции не обнаружили. Шок, стресс? «А что…? Вполне возможно — наш организм иногда реагирует на такие вещи непредсказуемо».

В курортный период, как правило, инфекция возникала вспышками — очагами, редко — эпизодами. Иногда инфекционное отделение бывало переполнено. Сейчас же было затишье, проблемы мест не существовало, и врач отказался выписывать Вадима до полного исчезновения симптомов. Назначил дообследование…

Пятого дня после обеда Вадим вернулся в свой номер и отпустил Ленку, прилично заплатив ей за работу. Она и правда хорошо справилась — Янка загорела, даже казалось — слегка поправилась, а еще она «зарычала».

— Это наш Вовка занимается с логопедом, — рассказывала Вадиму молоденькая няня, — осенью в школу, а он не выговаривал. Ну, а сейчас р-рычит изо всех сил, ну и ваша тоже стала. Это же хорошо?

— Очень, — согласился с ней Вадим.

Он знал, что всю эту неделю Ксюша напряженно работала — не раз наблюдал это, когда она брала работу на дом. И хотя бы часов до пяти-шести вечера не стал ей звонить — не хотел отвлекать, мало ли… По себе знал, насколько внимательным нужно быть, имея дело с цифрами.

А вечером позвонил, чтобы предъявить, наконец, ей Янку. Предъявил… От того, как после имени “Лена” буквально зазвенела тишина в трубке, его бросило в холодный пот. Показалось — речь сейчас шла о той Лене — покойной. Отчетливо осозналось вдруг и это — наконец-то… вдобавок.

Почему у нее такая реакция на это имя — холодел он. Ведь не могла же она знать о той Лене? И — паника! Из-за окончательного принятия для себя смерти Лены или оттого, что Ксюша могла знать? И — животный какой-то ужас, потому что перед глазами сразу — гроб, стылая земля комьями и то, что он чувствовал маленьким, когда хоронили деда — растерянность, неприкаянность, непонимание… Лену мертвой и в гробу представить он не мог. Может, поэтому виделись дедовы похороны?

Но у него была Ксюша — живая, его… и нужно было срочно объяснить, доказать ей, что она надумала себе что-то не то! Поверит ли еще она после почти недельного вранья из больницы?

А она не брала трубку! И он стал злиться — на нее уже. За то, что не права сейчас, что совершенно беспочвенно надумала себе всякие глупости, что подозревает его черти в чем — на пустом месте! Всего лишь из-за одного слова, что брякнула Янка. И вызверился на нее, когда позвонила сама:

— Трубку бери, когда звоню! Не хочу, чтобы ты неправильно поняла Янкины слова. Я немного приболел, поэтому взял ей…