Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

— А что тогда? — хрипела, чувствуя себя почти в обмороке: — Исключительно поцелуи или старый добрый петтинг?

— Подробностей не будет, Ксень, — отрезал он, — но я не изменил тебе.

— Да к черту! — всхлипнула я, — уже все равно… ты на это время забыл про меня, меня будто не существовало! И дома почти не бывал.

— На работе завал, ты же знаешь о продаже, — тянул он ко мне руки. «… это видно — когда руки тянутся, он ласкал их…»

— Ты же уничтожил меня, размазал! Ты… — задохнулась я словами и не знаю, чем еще: — Подробностей не будет? Ну… тогда их не будет. Да — не будет. Не подходи ко мне сейчас, не касайся, не трогай. Я думаю — не мешай мне думать. И иди, наконец, переоденься и вымойся с дороги. Сколько можно? Бесит. И я сплю в детской. Хотя какая разница, да? Я и в нашей постели тебе не сильно мешала.

— Это была ошибка. Я ошибся, увлекся! Ксюша, послушай меня — она мизинца твоего не стоит! Это было наваждение, бред какой-то, — встал Вадим и пошел ко мне вокруг стола.

— Не лезь ко мне. Не вздумай, — шипела я.

— Никого не было… эти полтора месяца. С тех пор, как мы с тобой… я так соскучился, — вздернул он меня со стула и рывком прижал к себе. Стал целовать волосы, затылок… потому что я отворачивалась, вырывалась.

— Только тебя… одну люблю, — бормотал он мне в ухо, целуя и его тоже, проводя там языком, всасывая мочку…

— Больше никому не говорил… никто другой… мне не нужен — я понял. Это просто ошибка — первый и единственный раз так — не устоял… черт! — пробормотал он, настороженно замирая.

— Не устоял? Трудно было? — взвилась я, оттолкнула — взялись откуда-то силы. Сползла опять на стул, отвернулась:

— Не подходи, не лезь ко мне. Ты мне зачем теперь… сейчас? Поздно уже, понял?!

— Прости, — легко гладил он меня по плечам, — прости меня. Я понимаю — тебе противно…

Я засмеялась в салфетку, вытирая нос и глотая слезы. Противно? Значит, все-таки есть причины для «противно». И у меня они есть, и, кажется, должно быть легче от этого. Почему же не становится?

— В голове мутится от страха, — бормотал он, — очень боюсь потерять вас, Ксюш. Я не вру, не спал с ней.

— А уже все равно, — тяжело поднялась я со стула. Все равно не было — страшно до колик в сердце, тошно от себя и от него, гадостно!

— Прошу тебя — попробуй… подумай, может ты сможешь? Я прошу у тебя прощения, — медленно опустился он на колени, — что еще мне сделать, скажи, пожалуйста? Что может спасти нас — нас троих, Ксень? Я люблю Янку, тебя люблю. Прости меня, идиота, — обхватил он мои колени, прислонившись головой. Втянул воздух сквозь сцепленные зубы, плечи дрогнули… Я опять заплакала, только тихо.

— К маме… съезжу с Яной. Мама звала в гости, — села я, перестав его отпихивать. Руки нечаянно потянулись… провела по его волосам. Ничего не видела — будто в соленом тумане все.

Он шевельнулся, поднял голову: — Ты не будешь просить развод?

— Не могу думать рядом с тобой, не получается. Убить хочется, — давилась я слезами.

— Убивай. Только не плачь. Когда ты хочешь ехать, сразу? Лучше не надо, Ксюш. Нам нельзя сейчас разбегаться, даже на время. Пошли, — вдруг потянул он меня за руку, будто на что-то решившись.

Я упиралась, тормозила. Когда поняла, что тащит не в спальню, сопротивляться перестала. Мы вошли к Янке. Она еще спала, но уже успела покрутиться в кроватке — простынь сбилась и из-под нее выглядывала ножка и край розовых трусиков.