Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

— Не хочешь? На самом деле? — немного наигранно удивилась она, когда Алексей, невнятно что-то проворчав, резко отстранился от неё на следующий день: — Ну ты же знаешь — гормональный сбой… и, чтобы вызвать в себе желание, требуются усилия и помогают в этом более… изысканные методы. Ты не мог мне этого дать, и я искала на стороне. Сейчас ты стал… опытнее, дорогой. Зачем-то же вернулся в наше гнездо?

— Мне так удобнее, — коротко ответил он. И это была правда. Разнузданный секс быстро осточертел, оставляя ощущение опустошенности не только в яйцах. А ещё рядом появились охотницы — настоящие специалистки своего дела с серьезными намерениями. Им мало было разовых встреч и нужны были минимум — отношения. Для начала. Такие женщины были навязчивы, их потуги соблазнить дико утомляли. И ещё начались неприятности на работе. Не стоило там по-мужски «следить»…

Он стал жить дома. На Ленку стало почти все равно. Отстраненный уже взгляд на неё неожиданно позволил увидеть больше, чем когда-то затуманенными любовью глазами. И он взрослел… стремительно взрослел, проходя через медленный развал семьи и мучительное умирание своей любви.

Смотрел, наблюдал и понимал, что и сама Ленка до чертиков несчастна и что ей смертельно надоело играть роковую женщину. Ей будто вставили в свое время чип с такой программой, и она механически отрабатывала её. А теперь отчего-то решила, что при нём можно отпустить себя и в этом тоже, и если бы не брезгливость и четкое понимание, что пути назад нет, то кто знает? Такой она точно нравилась ему больше — спокойная, тихая, естественная и будто даже немного уставшая от себя и такой своей роли.

Дома ему было удобнее, привычнее и даже безопаснее, но все равно очень трудно поначалу, а порой даже тяжко. И видеть, как она гробит себя, и чувствовать себя непонятно как, не понимая — что он тут делает вообще? Зачем и почему еще здесь? Почему просто не ушел в свои луга — к пасекам, которых развил целую сеть, охватив ими почти половину области? Он мотался и туда, и даже оставался ночевать… только перемена мест не меняет ничего, если нет покоя внутри. Но все равно — пчеловодством он стал заниматься более плотно, тратил на него больше времени. И снова возвращался в «Музыку» и общую с Леной квартиру — большую, стильную, максимально благоустроенную. Понимал, что всё это тоже имеет значение — привычка большое дело, а он успел привыкнуть к комфорту. От этих мыслей было ни жарко, ни холодно. Он просто тянул жизнь, как лямку.

Зачем — не объяснить было даже самому себе. Жалость? Такое могло быть — убого выглядели эти ее поздние приходы домой, запах алкоголя, легкий беспорядок в одежде. Голову она держала высоко и смотрела прямо, но и это… и даже красота ее сейчас ощущалась жалко. И весь ее независимый вид вызывал в нем одно только чувство — собственного бессилия. То безразличного и усталого, то острого и яростного — душного какого-то. Или дело было не в странной необходимости хотя бы как-то контролировать и наблюдать Ленку, а это он сам настолько жалок и слаб, что можно по нему вот так легко — грязными ногами?

Или не было у него другого места, которое хоть как-то чувствовалось бы домом? Или не хватало характера разрубить все одним махом раз и навсегда? Иногда нервы не выдерживали и тогда он уходил к отцу — в любое время, хоть и среди ночи. Говорить в таких случаях им было не о чем, но Алексею казалось, что рядом с этим сильным мужчиной ему становилось чуть легче. Да и из дому он выскакивал только тогда, когда просыпалось дикое желание схватить и встряхнуть ее, заставить прийти в себя насильно — пощечинами и матами, или вообще — придушить, чтобы его перестало, наконец, мучить всё это. А позже просто — утомлять и привычно раздражать.