Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина

— А совсем хорошо идти в лунную ночь по заснеженной реке. Снег такой… ровной белой пеленой, и он отражает, кажется, даже свет звезд, а не только луны… ночного неба. Полоса реки видна далеко вперед, лес по берегам темной стеной, а мороз к ночи все крепчает. Тишина такая! Только шорох лыж и тяжелое дыхание из глоток. Лед еще трескается от сильного мороза — гулко так… или дерево в тайге. Мерзнут руки, щеки, нос… хочется скорее в избу, погреться у печки, напиться чая и упасть, наконец, и уснуть.

— Да ты настоящий поэт, Саня, — будто просыпалась я, очарованная его рассказом. Даже Янка затихала, сидя на ковре на полу и внимательно глядя на парня круглыми глазенками.

— И поэтами оттуда возвращаются, Ксюха — иначе никак. Сильно там все — на рывке, на последних силах проживаешь эти дни и переосмысливается многое, и сама жизнь понимается иначе, — вздыхал Саня.

— А что так невесело тогда? — осторожно интересовалась я.

— Не проживешь этим и семью не прокормишь — на ставке-то, как я, — коротко резюмировал он, — пока молодой — погуляю, а потом, как ни крути, нужно идти на завод. Тошно…

— Понимаю…

У Саниного отчима была «Нива» нового образца — нестарая еще машина с хорошо работающей печкой. На ней он и встретил Маринку, поднес на этаж ее вещи и сразу прошел к себе, не сказав мне ни слова, только растерянно кивнув из-за ее плеча. А я потянула подругу через порог и обняла:

— Снимай маску… здесь все свои и Саня тоже свой — в доску.

— Ребенка еще испугаю, — ответила она непривычно глухо.

— Нет, Яна уже большая и умненькая, — мотнула я головой, — все ей объясним. Показывай…

Вся левая сторона ее лица бугрилась багровыми шрамами — уродливыми, выпуклыми… будто щеку даже не резали, а рвали — нещадно, как тряпку. И бровь, лоб… маска не могла скрыть все. Мне стало понятно непривычное молчание словоохотливого Сани — он просто не знал, как вести себя в такой ситуации. И я тоже не знала…

— Ужасно, конечно, Мариша, но есть же пластика? — подвела я итог внимательного осмотра, стараясь говорить ровно и только правду. Иначе точно «одним днем» — я бы на ее месте не стала терпеть неискренность и утешительную ложь.

— Же есть пластика, — опустилась она на корточки перед Янкой, повернувшись к ней чистой, не изуродованной стороной лица: — Узнаешь, Мышка Янка, тетю Марину?

— Узьнаю, я уже болшая, — подошла к ней Янка и развернула Маринкино лицо к себе.

— Много вавок, — прошептала, трогая пальчиком багровые рубцы, — мама выличит. Зиленка у нас есть и ватка… я знаю где.

— Мама уже лечит, — поднялась с корточек Марина и внимательно посмотрела на меня: — Приюти, Ксюша. Полтора года нельзя трогать, пока полностью не сформируется рубец. Потом — классическая пластика. Сейчас даже ношение маски под запретом — абразивное раздражение…

— Не вопрос, — потянула я шубку с ее плеч, — это я о приютить, а остальное потом. Разувайся. Начнем с главного сейчас — ванна или просто душ?

Уже вечером, уложив спать Яну, мы смогли поговорить. Маринка стояла у окна, когда я вышла из детской.

— Все метет и метет… часто так? — глухо отозвалась она на мои шаги.

— Первые снега ложатся. А что — тоскливо? — понимающе улыбнулась я, — брось! Здесь хорошие люди и все очень просто — без ненужных условностей. На первый взгляд примитивно, а на деле — очень душевно. Экология дрянь, конечно… здесь я не подумала — Урал промышленный регион. Но у нас удаленка от заводов — многие километры. Не самый хороший район — старенький и считается неблагополучным. Многоэтажки круче и в красивом месте, но там роза ветров складывается не так удачно.

— Многоэтажки… это пара девятиэтажных домов? — улыбалась Марина.

— Строят по самым современным технологиям, — подтвердила я, — ну, пошли… не засыпаешь еще с дороги? — предложила я и прошла на кухню: — Садись, здесь диванчик даже удобнее, чем в комнате.

— Да… неплохо, — снова осматривалась она.