— Ага, — медленно протянул я, стараясь вникнуть в ситуацию. — И что они делают?

— Они принцессы! — В нетерпении выпалил ребенок, не понимая, как можно не знать таких вещей. — Ты что, не понимаешь? Принцессы ведь ничего не делают!

— А какой тогда смысл играть? Нужен же какой-то прогресс, — продолжал тянуть свою линию, не зная простой истины, что не стоит лезть в чужую семью со своими порядками. Кукольная семья не исключение.

— Чего? — Расхохоталась сестра, уже глядя на меня с весельем, продолжая считать меня непонятливым дурачком. — Их надо одевать и причесывать, а потом они идут на бал.

Задумчиво почесал голову, совершенно не радуясь такой перспективе. С Фериде приходиться довольно часто играть, и всё заканчивается хорошо, будь то догонялки, прятки или, на худой конец, футбол или что-то подобное, но стоит ей достать кукол, или любую другую девчачью игру, так всё существование кажется для меня адом.

Почему-то я не мог просто взять в руки это розовое чудовище и делать вид, что оно кружит в танце, я редко испытываю скованность или смущение, но когда дело касается подобных игр, я чувствую себя нелепо.

— А, может, поиграем в машинки? — С надеждой во взгляде взмолился я, надеясь на женское милосердие.

Девочка с грустью осмотрела своих кукол, их огромный ядовито-розовый дом, и коробку, полную кукольных нарядов, вздохнула, посмотрела на меня, с ещё большей жалостью, и проговорила, с нескончаемой грустью в голосе:

— Пошли, что ещё с вами мужчинами делать, только и можете о машинках думать.

— Это откуда такие слова? — Усмехнулся я.

— Чичек сказала, она на своего сына так по телефону говорила, а я услышала.

— А ты чужие разговоры не подслушивай.

— Что ж тогда ещё делать? — Продолжая дуть губы, пожала плечами сестрица, делая свою мордашку намеренно несчастной, словно её оставили на улице без куска хлеба.

— В следующий раз лучше помоги Чичек убрать со стола, и то больше пользы будет.

Наблюдая, как девочка, тяжело вздыхая, будто её сейчас накажут, поднималась по ступенькам в дом, подхватив пластиковых чудовищ, я тоже вздохнул.

Фериде сложно без матери и какой-либо женской опеки. Раньше с ней сидела бабушка, хоть и та редко могла позволить себе играть, а Чичек и горничные обычно заняты работой, поэтому девочке приходится сложно, и выполнять работу её матери отчасти выпадает мне.

Мать сестры умерла через неделю после её рождения, в пару раз быстрее, чем моя. Мюжде — а именно так звали очередную жену моего отца — вместе с мужем возвращалась из гостей, отец никогда не отказывался выпить пару рюмок коньяка со своими друзьями, зато отказывался от услуг своего личного водителя, которого так часто подсовывал ему дед. На одном из поворотов он не справился с управлением и на большой скорости слетел с обрыва в море.

Так я лишился отца, а моя сестра обоих родителей. Отец почти не уделял мне времени, постоянно ссылаясь на работу, но изредка звал в свой большой кабинет, стены которого выделаны красным деревом.

По бокам всегда горели настенные светильники, от которых исходил такой теплый, уютный свет, от которого кабинет становился уютнее, и, не смотря на то, что разговоры в этом помещении приносили мне мало радости, я всегда с восторгом вспоминаю ту комнату.

Отец сажал меня перед собой, на обтянутое красной кожей кресло, садился напротив, и глядел на меня свысока, будто я в чем-то провинился. Традиция началась года в четыре, когда моя матушка покоилась в могиле уже не первый год, а его вторая жена, взявшаяся за мое воспитание. К слову, обращалась она со мной хорошо, принимала за своего ребенка, была ласкова и нежна, до тех пор, пока не сбежала.