Неверная - Айаан Али (2012)

– Аллах и Пророк Мухаммед велят нам одеваться так, – говорила она. – Но вы должны пойти на это, только когда будете готовы, ведь если вы начнете, а потом передумаете – это будет еще больший грех. Когда придет время, вы сами сделаете такой выбор – и уже не отступите.

* * *

По выходным Махад часто приводил в гости двух лучших друзей. Они оба были кенийцы, но брат не хотел говорить маме, что дружит только с местными ребятами – она не пустила бы их в дом. Поэтому Махад сочинил историю о том, что его друг, которого на самом деле звали Кеннеди, – сомалиец по имени Юсуф. Якобы он приехал из Восточной Кении, где уже никто не говорил на сомалийском. Против этого мама особо не возражала, к тому же с другом Махад оставался дома под ее присмотром. (Она как-то терпела и второго друга, Олуло, чья внешность была настолько типично кенийской, что брат не мог выдать его за сомалийца.)

Поздно вечером, когда ребята приходили домой, я обычно готовила завтрак, и заодно накрывала им ужин. Юсуф был милым, хорошо относился ко мне, нам было весело – мы шутили весь вечер, поддразнивали друг друга. Поначалу мы с Юсуфом никогда не оставались наедине, но потом стали время от времени сталкиваться на кухне. Юсуф стал приходить и тогда, когда Махада не было дома, делая вид, что ищет его. Он часто, смеясь, говорил, что на самом деле его зовут Кеннеди и он кениец, но, конечно, я ему не верила. Я знала, что нравлюсь Юсуфу, и мне было приятно. Мы не прикасались друг к другу, не делали никаких намеков, но от его многозначительных взглядов у меня подгибались колени.

Сестра Азиза никогда не говорила нам напрямую, что мы должны одеваться, как она, не ходить в кино и не общаться с мальчиками. Она только читала суры Корана, пользуясь англоарабским изданием, чтобы нам было понятно. А потом поясняла: «Я не заставляю вас вести себя именно так. Я только говорю вам то, что велит Аллах: избегайте греха».

И я точно знала, что, когда сестра Азиза говорила о грехе, она имела в виду то чувство, которое я испытывала к Юсуфу, это внезапное томление, внутренний трепет. Ночью я думала о том, что хочу выйти замуж за Юсуфа, когда вырасту. Я пыталась придать своему чувству такую форму, чтобы оно перестало быть греховным.

Однажды вечером Юсуф спросил, не хочу ли я сходить с ним в кино. Мое сердце забилось часто-часто, потому что это было строго запрещено, и я ответила – да. Мы договорились встретиться в парке Ухуру, на другом конце Найроби, чтобы никто из соседей нас не увидел. Я надела короткое платье – тогда оно казалось мне коротким, до колен, – и впервые воспользовалась дезодорантом. Я чувствовала себя распутницей.

Потом я села в матату, дребезжащий кенийский микроавтобус, и одна поехала на встречу. Юсуф уже стоял там, возле озера, как мы и договаривались. До начала фильма оставался еще час. Мы гуляли, разговаривали, и тут Юсуф взял меня за руку. Когда он коснулся меня, мое сердце забилось так громко, что, казалось, прохожие слышат его стук.

Мы сели на травку и стали говорить о семье Юсуфа, о Кисии, где жили его родители, и о доме его брата в Найроби, куда он приезжал по выходным. Он попросил называть его Кеном. Я все еще принимала это за шутку, не зная, что он кениец, но если бы и знала, для меня ничего бы не изменилось. Я была готова принять его таким, какой он есть.

– Как ты ко мне относишься? – спросил Кен.

– Ты мне очень нравишься, – ответила я, и мы поцеловались.

Это был мой первый поцелуй, долгий и волшебный. Вот и все; мы просто подержались за руки, поцеловались, сходили в кино, потом Кен проводил меня до автобусной остановки и ушел. И все равно по дороге домой у меня кружилась голова.

Мы с Кеном виделись нечасто: я только изредка могла ускользнуть из-под маминого надзора. И даже когда мне это удавалось, я знала, что любой прохожий-сомалиец может донести на нас, поэтому нам приходилось все время быть настороже. Но тот поцелуй был самым прекрасным ощущением в моей жизни. Я сказала Кену: