Неверная - Айаан Али (2012)

На пороге я вела себя как подобает, и меня пригласили в столовую на чай. Я была настолько поражена убранством комнаты, старинной европейской мебелью и приборами, что допустила оплошность и неуклюже плюхнулась на стул.

Кхадиджа тут же вскинулась:

– Бедная Аша даже не научила тебя садиться за стол? Ты что, обезьянка?

Она говорила и говорила, сравнивая меня с мелкими животными, от которых не приходится ждать хороших манер, и постоянно вворачивая скрытые оскорбления в адрес моей матери, которая якобы неправильно меня воспитала. Тетя устроила настоящее представление, и, хотя мне отчасти было досадно, я не уставала восхищаться игрой слов, прекрасной, высокой, чистой прозой, которую декламировала пожилая женщина с удивительной осанкой и невозмутимым взглядом.

Когда Кхадиджа отчитывала вас, нельзя было ей возражать, возмущаться или плакать, иначе вас ждали новые обвинения: в слабохарактерности, в том, что вы не хотите учиться, а потому умрете в той же нищете, в какой родились. Нужно было только смотреть в глаза и кивать, показывая, что вы все признаете. Я так и сделала – и моя стойкость приятно удивила тетю.

Закончив читать нотации, Кхадиджа стала накрывать на стол. Я обернулась к двери и замерла, увидев там красивого молодого человека. Тот улыбался, глядя на мою растерянность. Конечно же он специально все подстроил.

Кхадиджа представила нас друг другу. Это был мой двоюродный брат Махмуд, сын брата моей матери, дяди Мухаммеда. Возвращаясь из армии, он останавливался у тети Кхадиджи. Его мать умерла, а к мачехе он не испытывал никаких чувств, поэтому еще подростком ушел в солдаты. Кхадиджа не могла иметь детей, поэтому, оглядев всех отпрысков нашей родни, она остановила выбор на Махмуде.

Я вежливо ответила на вопрос кузена, как поживает мама, стараясь не замечать очевидного сексуального интереса в его взгляде. Этот мужчина смотрел на меня как на женщину, вполне открыто, даже плотоядно.

Потом Кхадиджа спросила меня об Абшире. Конечно, до нее дошли слухи. Я не знала, что сказать, и выпалила:

– У меня были чувства к нему, но теперь все изменилось, и я не хочу провести с ним остаток жизни.

Это была чистая правда, хотя в Сомали всегда считалось невежливым отвечать честно на такие темы.

Отношение Кхадиджи внезапно изменилось. Она наклонилась через стол, сверкая глазами, и проворковала:

– Милая, у меня есть для тебя прекрасная партия. – И она указала на другой конец стола, где сидел Махмуд.

Он улыбался и в то же время, казалось, оценивал меня с головы до пят. Достаточно ли я натаскана? Смирная ли? Гордая? Или я слабая, бестолковая девушка, из тех, кто легко сдается и позволяет тяжелой жизни взять над собой верх? Я чувствовала себя раздетой и выставленной напоказ.

Но я выдержала экзамен. Кхадиджа пригласила меня на ужин в следующий четверг, и Махмуд снова был там. Посреди трапезы тетя вдруг объявила, что ей нужно помолиться, вышла из комнаты и больше не вернулась. Мы продолжали ужинать, общаясь подчеркнуто вежливо, делая вид, что ничего не произошло. Махмуд спросил, была ли я за городом, и предложил съездить с ним. Я ответила, что согласна, если Хавейя поедет с нами. Мы называли друг друга «кузен» и «кузина»: мой дорогой кузен, моя милая кузина.

На следующий день Махмуд приехал за нами на машине. Ха-вейя уже была с ним знакома – она рассказывала мне, какой красивый у нас кузен. Но ее глаза широко раскрылись, когда она увидела, как белая рубашка облегает его мощные плечи.

– Ну что, теперь он твой бойфренд? – спросила она по-английски.

– Не выдумывай, это же инцест, – ответила я.

Махмуд попросил Хавейю перевести, и она перевела. Он снова улыбнулся, показывая белые зубы, и сказал:

– Нет, моя милая кузина. Я слышал, что кузены по материнской линии прекрасно подходят друг другу.

Хавейя чуть ли не облизнулась.