“Что-то совсем плохое”, — думала Олечка, отворачиваясь от всего мира к спинке дивана и обнимая кота крепче. Кот щурил глазки все крепче и фырчал, уютно уткнувшись рыльцем куда-то в ухо Олечки, и ей становилось легче от его теплых объятий.

— Непруха! — рев брачующегося марала раскатился по двору. Кажется, от него даже стекла дрогнули в окнах. Олечка так и подскочила, столкнув кота на подушку. Тот, вопреки обыкновению, не разозлился, а лишь приоткрыл хитрые глаза и замурлыкал еще громче. — Непруха, з… зараза! Всю душу! Из меня! Вытряхнула!

Не веря собственным ушам, не смея верить себе, Олечка подскочила и бросилась к окну.

Внизу, во дворе под деревом, опираясь ладонью о ствол, стоял Максим, чуть покачиваясь. Лицо у него было красное, волосы взъерошены, подмышкой — растрепанный букет цветов. В руке — красный, старый, порядком ободранный рупор системы матюгальник. Но более всего Ольгу поразило то, что рядом с подъездом, сверкая проблесковыми маячками, стояла пожарная машина с неспешно выдвигающейся в ее сторону лестницей.

— Непруха! — проорал Максим. — Выходи! Поговорим, как мужчина с… с этим… как его… с женщином. Во!

“Ну, началось! — подумала Олечка, чувствуя, как ее сердце сжимается и замирает при виде Макса. — Пожарную машину угнал?! Нафига?! И где?! С пожара увел?”

Она с грохотом открыла окно. Кажется, столкнула цветочный горшок; по полу рассыпалась земля, хрустнули сочные листья, ломаясь, и кот снова хитро приоткрыл глаз, разглядывая маленькую катастрофу и прикидывая, что лучше сделать в первую очередь: нагадить в рассыпавшуюся землю или пожрать растение.

— Максим Дмитриевич, — гневно выкрикнула Ольга, — вы что, пьяны?!

— Да! — нахально, задиристо и громко ответил Макс. — И что?!

— Идите домой! — на глаза Олечки навернулись слезы. — Не о чем нам говорить!

— Есть! — горланил Максим, привлекая внимание всех окрестных бабок на лавочках. — Иди сюда и скажи мне!..

— Что сказать?! — взорвалась Олечка и решительно подхватила с пола разбитый горшок. — Сказать, как я пробью вам голову этим горшком, если вы не прекратите меня позорить на весь двор?! Домой!

— Если ты не выйдешь, — проорал Максим, — я останусь тут! Пущу корни и буду орать и позорить! Чтоб все слышали! Все! Пока ты не скажешь мне!..

— Да что сказать-то?!

— Скажи мне, Непруха, — пароходным гудком завывал Максим, вдруг неловко припав на одно колено под этим самым кленом, пачкая безупречные отглаженные брюки о землю и протягивая вперед растрепанный букет астр, — ты выйдешь за меня?!

— Что, — прошептала Ольга, безотчетным движением разжимая руки. Горшок падучей звездой сверкнул в лучах вдруг выглянувшего солнца, бомбой взорвался у ног Максима. Но Макс не дрогнул, не отвернулся. Он все так же отважно стоял на одном колене, протягивая недрогнувшей рукой астры Ольге. И лицо его не было пьяным.

“Притворялся, — ахнула про себя Олечка. — Чтобы я не игнорировала! Пьяный — он же начнет бузить, с ним бесполезно договариваться!”

— Я дам тебе триста рублей, — сказал Максим отважно, потрясая астрами — как пить дать, ворованными с общественных клумб! — Только выходи за меня!

— Ты сейчас издеваешься? — недоверчиво крикнула Олечка, затравленно оглядывая двор. Все, абсолютно все, глазели на эту сцену, донельзя романтичную и невероятную. Бабки у подъезда охали, прикрывая рты ладошками.

— Нет! — отважно выкрикнул Максим. — Я серьезен как никогда. Это все отец. Он… в общем, неважно. Забудь все, что он говорил! Это его слова, не мои. Ни за какие деньги мира я не согласен тебя потерять, и отказаться от тебя не готов! Мне нравились другие девушки, но женюсь-то я! На! Тебе!

Последние слова Максим протрубил на весь двор, и Олечка не выдержала, рассмеялась, прижав ладони к пылающим щекам.

— Чем докажешь? — озорно ответила она, и Максим подскочил на ноги.

— Идем, — решительно рявкнул Макс, — распишемся прямо сейчас!