Дневник желаний - Алина Савельева

"Это что получается, я, старый козел, с собственным сыном соревнуюсь? Да нет, я же как лучше хочу, ну правда, куда ему Оля, он же ее обидит…" Но обман, а тем более самого себя, дело временное, и правда никогда не заставит себя ждать. Может, поэтому удобный еще утром довод почему-то перестал работать в обед. "Это что выходит, я собственными руками ему сейчас больно сделал? И Олечке тоже сделал".

Дмитрий отодвинул тарелку с десертом и с грустным видом посмотрел в окно. На душе стало скользко и противно. Признаться во всем? Заклюют ведь. Возненавидят до конца жизни, проклянут, отрекутся...

Громов-старший бросил взгляд на сладкое блюдо — профитроли с апельсиновым желе и взбитыми сливками игриво поблескивали в солнечных лучах, обещая настоящий вкусовой взрыв. И этим взрывом он сейчас насладиться не может, пока на душе так гадко.

Ладно. Решено. Сегодня же он расскажет обо всем им обоим, пускай лучше ненавидят его, чем друг друга. А чертовка Марго и в самом деле права, в его возрасте если о чем-то и думать, то только о душе.

Лучшая книга автора:

Любимая книга автора:

Часть 29. Автор: Константин Фрес

Часть 29. Автор: Константин Фрес

Конец глобальной непрухи

Максим брел и сам не знал, куда вынесут его усталые ноги.

Охотница за деньгами, кто бы мог подумать! Триста тысяч… если пораскинуть мозгами, то сумма-то ничтожная. Что вообще можно купить на триста тысяч? Тряпок, косметики? Выкрасить волосы и ногти? Это во столько Ольга оценила их отношения?

“Да и отношений-то никаких не было, — подумал Максим, засунув озябшие руки в карманы, чтоб немного согреться. Какого-то черта погода испортилась, как назло, подул северный ветер, небо затянулось тучами и пошел мерзопакостный дождь, колючий, мелкий, как истолченные, остро отточенные лезвия. — Так, игра на публику. Точнее, представление для одного доверчивого идиота!”

От злости и обиды Максим даже зубами скрипнул. Красочными картинками в голове прокручивались события последних дней. От одних хотелось смеяться, от других волосы вставали дыбом, но все равно отчего-то становилось теплее на сердце.

“Потому что там была она, — уныло подумал Максим. — Ольга, нелепое, неуклюжее и трогательное создание. Артистка, блин! Неужели и неуклюжесть ее — это продуманная актерская игра? И все эти падения, вся ее беззащитность — это что, притворство? Чтоб ее хотелось поддержать, подхватить, защитить? Какая расчетливая, продуманная мерзавка! Нет, каково!”

Впервые в жизни с Максимом было такое. Он чувствовал себя обманутым. Впрочем, нет. Обманывать-то его пытались часто, но этот обман был… честным. Макс видел, что обманщиком двигал голый расчет, а Оленька… Он почувствовал, что обманут в лучших своих ожиданиях.

“Я ведь ей доверял. Я ведь… я же любил ее. Люблю”, — поправился Максим, с трепетом признавшись в своих сокровенных чувствах самому себе. Сказал — и в груди екнуло, жар разлился по венам.

Отказываться от этого чувства не хотелось совершенно. Хотелось тревожить память еще и еще, чтобы в груди снова и снова становилось хорошо и тепло.

В кармане завозился телефон, Максим машинально ответил, и до его сознания не сразу дошло, что звонит отец.

— Нам нужно поговорить, — нудно бубнила трубка, — об этой Ольге. О девушке.

— Ты уже все сказал, — горько ответил Максим.

— Я хотел сказать, что погорячился, — бубнил отец. — Все было не совсем так, как я сказал. Я не весь разговор тебе…

— Хватит, — выдохнул Максим, словно выплюнул нестерпимую горечь. — Я все понял, отец, я сделал соответствующие выводы.