– Я дам тебе пластырь и влажное полотенце! – Папина новая жена поспешила к дому, но у ступенек обернулась. – Иди за мной, – велела она и зашла внутрь, оставив дверь приоткрытой.

Я поднялась на крыльцо в ступоре. Должно быть, она поняла, кто я такая. Иначе зачем ей звать в дом незнакомого человека? А вдруг папа тоже дома? Хотя нет, подъездная дорожка пустует. К счастью, его машины тут нет.

Я пошла следом за женщиной, но у самого порога остановилась в нерешительности. Внутри закопошилось знакомое чувство вины. Я представила маму, представила, что бы она сказала, если бы узнала, что я вот-вот войду в папин дом. Казалось, я предаю ее. Всегда так казалось. Но кроме чувства вины я ощущала и безграничное любопытство. Мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на его жизнь. Увидеть хоть что-то. Как знать, может, этого будет вполне достаточно. Может, тогда я перестану сюда приходить.

Я переступила порог.

Все стены были выкрашены в синий. Казалось, кто-то зачерпнул небесную лазурь и разметал ее по квартире. Почти вся мебель была заставлена фотографиями в рамках. На большинстве из них папа вместе с новой женой – они улыбались в камеру, а в их глазах искрилось солнце. Еще тут стояло несколько снимков дочери. У малышки были огромные карие глаза и маленькая ямочка на щеке. Казалось, я стою у алтаря папиной новой жизни. А где мои фотографии? Где память о семье, в которой он жил двенадцать лет? Почему мы с мамой вот уже пять лет собираем себя по кусочкам, а он так легко начал все с чистого листа?

Вернулась его жена с полотенцем в руках. Мне хотелось спросить, как ее зовут. Как они познакомились. Когда поженились. Общались ли до развода.

– Вот, – сказала она, – вытри кровь. – Меня посетила странная мысль – будто она таким образом хочет получить образцы моей ДНК, чтобы провести тест и узнать, кто я такая, но я все равно взяла полотенце, решив, что это полная чушь.

Стоило прижать ткань к ране, и ее защипало. Я вытерла кровь и только тогда обратила внимание, до чего же в доме тихо. Никакого тебе детского плача. Никаких голосов из телевизора или радио на заднем фоне. Мама радио никогда не выключала, даже если дома никого не было. По коже побежали мурашки, и я вдруг почувствовала себя неловко, точно меня окатили грязью. Захотелось пулей метнуться прочь отсюда. И поскорее. Мне представилось, что папа уже подъехал к дому и вот-вот войдет. Каково ему будет увидеть, как два его мира столкнулись? Что он почувствует?

– Тебя как зовут? – спросила женщина и протянула мне пластырь.

Нет, наверное, она и впрямь не знает, кто я такая. Что ж, логично. Ведь очевидно, что папа плевать на нас с мамой хотел.

– Касси, – ответила я. Она улыбнулась. Я заметила маленькую щербинку меж ее передних зубов. Она откинула кудри, упавшие на глаза. И для меня это был сущий кошмар. Я была бы рада, окажись она грубиянкой. Или имей любой другой недостаток, за который ее легко можно было бы возненавидеть. А она показала себя такой… хорошей. Разве стал бы плохой человек раздавать пластыри незнакомцам.

– Ты, наверное, живешь где-то неподалеку? – спросила она.

Я покачала головой. Отступила на шаг назад. Чувство вины, точно змея, оплело мои легкие, мешая вдохнуть. Зачем я допустила это, зачем? Я пробормотала невнятное «до свидания» и выскочила из дома, а потом понеслась по подъездной дорожке, испуганно оглядывая улицу. Через несколько домов я отчетливо услышала, как меня кто-то позвал. Но оглядываться не стала. Отдышаться я смогла только дома. Я заперла все двери, спряталась от целого мира, сползла на пол и обняла колени. Зажмурилась и стала ждать, пока успокоится пульс.

Я думала, все будет иначе.

Не подозревала, что станет так тяжело.

И теперь окончательно запуталась.