Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

— Ваш духовник? Зачем он вам? Приобретаете опыт, пытаясь соблазнять священников?

Она небрежно прервала его:

— Оставьте. Вы настроены чересчур пессимистично, так, будто вас собираются класть в могилу… Знаете, что говорит Тюфякин? Он знает, что я не безгрешна, но считает, что я так много удовольствия даю некоторым мужчинам, что вполне заслуживаю благодарности. Вот что думает человек, который любит меня по-настоящему.

Она быстро добавила:

— Хотите, я докажу вам, что я на вашей стороне?

— Каким образом?

— Мне кажется, Анри, я напала на след заговора.

Брови на ее светлом лбу нахмурились. Не вполне сознавая, делает, она стала говорить о поездке Мориса д'Альбона в Бордо, о том, сколь странных людей он посещает в гостиничных номерах и меблированных комнатах.

Жиске слушал, и его лицо мало-помалу прояснилось.

— Да-да-да, милочка, мне кажется, вы на верном пути…

— Это заговор в интересах герцогини Беррийской, не так ли?

— Возможно, возможно… Не знаю… Пришлите ко мне этого вашего Мартена, я его допрошу… Потом, конечно, надо будет установить наблюдение. Это, черт возьми, очень хорошо с вашей стороны!

— Что?

— То, что вы сказали это мне, а не берегли такой выигрышный материал для Делессера… Прошу прощения за грубость, Адель. Вы понимаете, в каком напряженном состоянии я нахожусь: Делессер везде под меня роет…

Адель молчала, едва заметно кусая губы. Приходилось задуматься о том, что она натворила. Нет, сожаления не было. Просто… просто информация, которую она передала сейчас Жиске, могла бы затронуть не только Мориса, но и Эдуарда. Может, она подсознательно хотела этого? В ней жила какая-то нелепая потребность причинять боль, бить как можно неожиданнее и сильнее. Любовь к графу де Монтрею порой совершенно затухала, ибо слишком сильна была обида и ненависть: хотелось сделать что угодно, поступить как угодно жестоко и бессмысленно, но обратить на себя внимание…

А вообще-то внутри Адель царило смятение, такое, что голова шла кругом и хотелось укусить себя за пальцы, лишь бы все прояснилось. Она была как в тумане, действовала Наощупь… и к этому общему сумбуру примешивалась такая тоска, что чувствовала себя Адель невыносимо тягостно и скверно.

— Вы представляете, что за обвинения они выдвигают против меня? — продолжал префект, увлеченный своей темой. — Будто слишком много появилось левых, и повсюду они строят заговоры и адские машины! Да разве Жиске в этом виноват? Разве Жиске, посадив преступников на скамью подсудимых, отпускает их на свободу и милует? Нет, это делает король. Ему, видите ли, хочется прослыть милосердным и гуманным, а еще это делает Палата пэров, но уж никак не я…

Адель взглянула на него, задумалась, и в памяти неожиданно всплыл тот октябрьский вечер, когда она, совсем еще девчонка тогда, испуганная и подавленная, сидела в полицейском участке, ожидая, когда ее заберут в тюрьму, ибо денег уплатить штраф у нее не было, и увидела вдруг невысокого властного человека в черном сюртуке. Она помнила, как он взглянул на нее и сказал: «Да нет, напротив… мадемуазель вовсе не знает себе цены». Потом дал ей двадцать франков, и она бежала, как сумасшедшая, к ближайшей кондитерской, чтобы за его деньги купить кренделек с орехами…

Прощаясь с ним в тот самый первый раз, она пообещала Жиске: «Я докажу, что знаю, что такое благодарность». Как же она собирается доказать это сейчас? Как объяснит Дезире, если та спросит, почему крестный отец их ненавидит? Ей было несколько тяжело вспоминать все это, ибо такие мысли вызывали сентиментальные чувства, стыд и сожаление, а это было вовсе не нужно. Это было в ее положении роскошью. И, черт побери, как бы Жиске ни был хорош, не стоит его идеализировать. От нее он тоже многое взял. Прерывая его, Адель неожиданно сказала чуть хрипловатым голосом:

— Анри, раз вы уже здесь, едемте ко мне.

Он, будто застигнутый врасплох, ответил не сразу.