К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

«Я знаю, что он недоверчив!» Вот проклятье! Ему приписывали детей! Какая наглость… И какие гнусные намеки! Черт побери, продолжать этот разговор было невозможно, он всколыхнул во мне слишком тяжелые воспоминания. Еще немного — и я могла бы выдать себя каким-то недостойным жестом или неуместными словами. Я могла бы дать ему пощечину, да, пощечину, в конце-то концов!.. Однако в этот самый миг, к счастью, из-за поворота показались мои лошади, а так же Брике на козлах, и я усилием воли заставила себя сдержаться.

— Вот и мой экипаж, — с облегчением выдохнула я, махнув рукой своему извозчику. Этот жест позволил мне отвернуться, кусая губы, и скрыть бешенство.

Отблески фонарей плясали по лицу Клавьера и казалось, будто он улыбается.

— Так вы подумайте о том, что я говорил, мадам!

— Непременно, — резко бросила я на ходу, не протягивая ему руку для прощания. — Даже не сомневайтесь!

Банкир смотрел мне вслед еще долго после того, как мы отъехали.

— Стоит и наблюдает, будто ему делать нечего! — возмущенно информировал меня Брике, направляя коляску на бурлящие экипажами Елисейские поля.

Вернувшись домой, я, поразмыслив, сообщила своему верному кучеру, что ему придется с сегодняшнего вечера сменить занятие. Извозчика я найду и другого, а Брике пусть отправляется в отель «Нант» и не спускает глаз с моего мужа. Недавняя размолвка с Александром не оставляла мне надежд на то, что он сам будет держать меня в курсе своих дел, а известия, которые я получила сегодня, внушили мне тревогу насчет планов роялистов. Что они задумали? Если Кадудаль решит вдруг покинуть столицу, я хотела знать, когда это произойдет, и встретиться перед этим с Александром.

Париж и манил меня яркостью, и отталкивал опасностями. В тот вечер я долго стояла у окна своей спальни, глядя пеструю толпу, заполнявшую Королевскую площадь, ныне называемую площадью Вогезов: поденщики спешили домой с работы, торговцы закрывали свои лавки, фонарщик зажигал светильники вдоль улицы, возвращались с Сены с бельем прачки. Десятки людей, разодетых и радостных, торопились на балы и в театры.

Нет, я вовсе не против пожить здесь. Немного, пока есть время. В конце концов, мой муж все еще в столице. И нет ничего удивительного, что я тоже провожу дни здесь, в его столичном доме, интересуясь светской жизнью нового образца и привыкая к ее интригам.

Конечно, дома меня ждали дети, и я очень скучала по ним. Но ведь мое отсутствие — вопрос нескольких недель. Я чувствовала, что, оставшись в Париже, смогу добиться чего-то полезного. Не только для Александра, но и для себя. В конце концов, я принцесса де Ла Тремуйль, и это не стоит сбрасывать со счетов.

Образ Эме де Куаньи, независимой светской дамы, выглядел, конечно, карикатурно, но кто сказал, что я буду походить на нее? У меня были совсем иные намерения. Я не собиралась пускаться во все тяжкие, мне хотелось лишь разведать, на что могут надеяться аристократы в нынешнем консульском свете, и вернуть себе вес в обществе, на который я имела право. Говорят, дворянам возвращают имущество — почему бы мне не быть в их числе? Мой сын Жан благодаря победам революции — почти бедняк… Кто подумает о нем, если не я? Или ему придется, возмужав, наниматься в иностранные армии, чтобы добиться чего-то?…

По крайней мере, я бы хотела надежно закрепить за своими детьми дом Александра на Королевской площади и свой особняк на площади Вандом — так, чтобы никакой господин Симон больше не приходил к нам и не сообщал, что нашим проживанием в этих домах интересуется полиция. Что бы ни говорил мой муж, а терять парижскую собственность во второй раз я не хотела.