Я рожу тебе детей - Ева Ночь

— В такую погоду хорошо сидеть дома. Укрыться пледом, держать в руках чашку с какао и пялиться в окно. Или читать книгу. Но я не хочу домой. Поехали куда-нибудь. Просто так. В машине тоже можно смотреть в окно.

— Я включу обогрев, и тебе станет тепло, — сказал Олег. — А плед у меня есть. Хочешь, укутаю? Будешь очень симпатичной бабочкой в клетчатом коконе.

— Хочу, — кивнула она, поколебавшись несколько секунд.

Он включил обогрев. Достал плед. Укутал Лерочку собственноручно. Как он мог отказаться от возможности прикоснуться к ней?

А потом они помчали вперед, просто так, без цели. Ехали, разбрызгивая лужи. Шуршали дворники по стеклу. Лерочка смотрела в окно, и меж ее красивыми бровями залегла черточка.

Олег хотел бы знать, о чем она думает, но боялся нарушить хрупкое равновесие. Молчание, казалось ему, чуть сгладило то, что наговорили они с Никитой друг другу.

Глава 24

Лерочка

Мне понравилось ехать в тишине. Неизвестно куда. Я не чувствовала времени, мне было хорошо в клетчатом пледе. Тепло и будто отгородившись от всего, что случилось.

Я понимала Никиту. Его чувства, его боль. Он только казался злым и непримиримым, однако душу имел тонкую и ранимую. Правда, никогда бы в этом не признался. Но все его поступки, хоть и с налетом вызова, говорили сами за себя.

Он ревностно опекал младшую сестру. Он оберегал Юлю, особенно когда она ждала ребенка. У нее была не самая простая беременность, и Никита готов был порвать любого, кто косо посмотрел бы на его тетку.

Он умел дружить. В нем всегда горело слишком большое чувство справедливости. Может, поэтому он вечно влипал в разные истории с драками. Часто защищал кого-то, потому что не мог пройти мимо.

— Я хочу рассказать тебе, какой он, твой сын, — нарушила я молчание. Олег только кивнул, давая понять, что хочет услышать.

— Мне кажется, вы очень похожи. Не только внешне. Он взрывной, но честный, верный защитник тех, кто ему дорог. Способен заступиться за слабого. Колючий, ершистый, непримиримый, но за всем этим скрывается очень большое сердце. А каким ты был в детстве?

Не знаю, зачем спросила. Может, хотела убедиться и провести параллель.

— Я пережил два периода в детстве. От полного отрицания до полного самоконтроля. К его возрасту я уже перебесился. А до этого… да. Порох. Мама со мной наплакалась. Правда, у нее отрада сердца росла рядом — Глеб. Он… всегда знал, как выгоднее себя преподать. Как в поговорке: ласковый теленок двух маток сосет. Это про него. Я так не умел, не хотел, не признавал. Мне это было противно по характеру, наверное.

— Вот Никита такой же. Антагонист, — обрадовалась я, понимая, что все сходится. Может, поэтому они конфликтуют. Слишком одинаковые. Похожие. Таким всегда тяжело находить общий язык. — Не перерос еще. Хотя за последний год стал намного терпимее и мягче. Но у них навсегда травма, понимаешь? Аля… для них была всем. Она не очень любила, чтобы ей помогали. Так, иногда баловала родителей — давала, скрепя сердце, детям навещать их, чтобы порадовались общению с внуками.

— Расскажи мне, как она жила, — попросил Змеев. Голос у него просел, стал глуше. Я чувствовала его боль, как свою. Я была уверена: он не играет, не изображает, не пытается казаться кем-то другим. Он такой же, как Никита. Или, точнее, Никита на него очень похож, а поэтому… Я не верила в то, что Олег продуманный и подлый.

— Мы не очень плотно общались, — подтянула я плед к горлу и сжала его в кулаке изнутри. Не потому что холодно, а потому что разговор сложный. — Аля… всегда была сама по себе, обособленная, скрытная. И, тем не менее, притягательная, как никто другой. К ней тянулись люди, и она это видела, понимала. Но никогда и никого не пускала очень глубоко в свою жизнь. Все решения всегда принимала сама. На вид мягкая и добрая, а внутри — такой стальной стержень, что не переломить, разве что лоб расшибить.