Я рожу тебе детей - Ева Ночь

— Да, она такая, — хрипло подтвердил Змеев, продолжая страдать. Но за маской, что плотно облепила лицо, не видно его чувств. Разве что скулы стали острее да губы тоньше.

— Я знаю, что решение рожать детей, — только ее собственное. Ей восемнадцать было, когда она забеременела Никитой, но уже тогда она просто поставила всех перед фактом. Аркадий Николаевич чуть с ума не сошел. Его любимица, его умница и красавица…

— Она такая, да… — мы говорили об Але, словно она еще жива. В настоящем времени, и мне казалось это правильным, потому что… ему снова нужно было пережить прошлое, найти то, что болело и просилось наружу. — Когда я уехал, вычеркнула меня из своей жизни. Сменила телефон, переехала. Я думал, может, так и правильно: у нее вся жизнь впереди, а я… не принц ее романа. Женатый, с умирающим бизнесом на руках, который на то время полностью зависел от тестя, отца моей жены. Но я готов был все изменить, чтобы быть рядом с Алей. Она не захотела.

— Слишком любила. И слишком мало в ней было эгоизма.

— Или слишком много, раз не стала ничего мне рассказывать. Я имел право знать о ребенке.

— Но тоже ничего не сделал, чтобы поинтересоваться, — пусть это жестоко звучит, зато справедливо.

— Да. Это правда. И я миллион раз задавал себе те же вопросы, что сегодня задал мне сын. Поэтому и сказал честно: виноват. И никто, никто сильнее, чем я сам, не может чувствовать эту вину, может, даже обиду, что породила не безразличие, а стену, разделившую нас напополам. Не каждого по отдельности. А часть тут, часть — по другую сторону. Навсегда раскроила.

Чья-то маленькая трагедия. Может, смешная в мировом масштабе, а для нескольких человек — взрыв, что имел последствия, зацепил каждого.

— Если бы Ангелина, моя жена, тогда не сказала, что беременна, я бы, наверное, остался. Плюнул бы на всех. Но это звучит как отговорка, правда? И все покатилось в пропасть: потеря ребенка там, рождение сына здесь, о котором я ни сном ни духом… Затяжная депрессия у Лины, борьба за бизнес. Ее маниакальное желание во что бы то ни стало родить… Я ее понимал, да. Наверное. Но никогда не мог дать любви и, видимо, такой поддержки, которую она хотела бы во мне видеть. Это не я ее бросил. Она со мной развелась. Может, если бы не ее мужественный шаг, я бы так и остался болтаться между небом и землей.

Не знаю, как ему дались эти признания. Такие, как Змеев, не позволяют себе быть слабыми. Да он и не выглядел слабым, несмотря на непростой разговор, что завязался между нами.

— Хотя нет. Я лгу. После того, как Глеб сказал мне о детях, я бы не думал и не сомневался. И жалею, что он не сделал этого раньше. Может, не было бы сейчас так сложно. И нет, я не отказался от детей. Даже сейчас, когда понимаю: наверное, я им не нужен. Это не повод развести руками и сказать: ну что же, пусть будет так. Меня сама мысль задевает: они мои, а воспитывает их какой-то посторонний дядька.

— Этот посторонний дядька стал для них родным, — и эту правду Змееву тоже надо переварить. — У Каролины — его фамилия. Никита остался на фамилии матери — Васильев. А Каро нет. Искренне считает Юру отцом и гордится им. Так что… плохо это или хорошо — надо принять, Олег.

— Не могу, — упрямо сжал он губы. — И ты мне поможешь. Чтобы сдержался и не натворил бед. У меня должно быть то, что удержит. Или попру танком, сметая все на своем пути. Я знаю, что это плохая затея, но вот такой я упрямый.

«Совсем как Никита, — подумала я. — Только вперед и никаких компромиссов».

Мы мчались сквозь дождь, что почти превратился в ливень. Не весенняя погода, а осенняя какая-то, печальная, как у Змеева душа.

Глава 25