Рождественский пирог - Лора Локингтон

Мне раньше не доводилось бывать на ферме, и я была немного разочарована тем, что все здесь не так, как я себе воображала. Конечно, мои представления о ферме были сформированы старомодными телесериалами и книгами пятидесятилетней давности. Единственным признаком деревенского дома была старая плита.

Мне представили детей — Еву и Тоби, которых до этого я видела только спящими на заднем сиденье машины в канун Рождества. Они были удивительно красивые, с серьезными темными глазами и кудрявыми черными волосами. Их, конечно, впечатлил Джики, и мне пришлось выпустить его из корзинки. Джики тут же взобрался мне на плечи, и я позволила детям его погладить. Они вели себя необыкновенно тихо и скромно.

— Стесняются, так что пользуйся моментом. Боюсь, скоро уровень шума возрастет в несколько раз. Утром они чуть не сошли с ума от восторга, надеясь, что нас завалит снегом, но, похоже, восторг уже поулегся.

Димелза с улыбкой протянула мне кружку чая и вернулась к плите.

— Как дела в «Аббатстве»? — спросила я.

Она взглянула на меня, потом наклонилась и достала из духовки противень. Ева и Тоби тут же превратились из ангелочков в нормальных шумных детей и принялись клянчить печенье.

— Сначала гостье, — ответила Димелза, угощая меня золотистым печеньем с орехами. — Так, а теперь идите в комнату и поиграйте.

Прихватив по горсти горячего печенья, дети ретировались.

Видимо, дела и в самом деле серьезные, раз Димелза отослала детей, подумала я.

Она медленно опустилась на стул.

— Все плохо. Что-то там ужасное происходит, — сказала она, округлив глаза.

— В чем дело? — пролепетала я.

— Ну, — начала Димелза, осторожно дуя на чай, — такого мы еще не видели. Стентоны друг с другом не разговаривают! Они все вусмерть переругались. Алекс с Дэйви, Джокаста с Эдвардом. Что-то у них там серьезное. Даже Табита. Ведь обычно и мухи не обидит, а тут орала на братьев как ненормальная. А эта дрянь Клавдия во все дыры лезет. Из-за нее и Одесса ушла! Одесса сказала, что если эта дамочка остается, то ноги ее там не будет! Представляешь? Одесса ушла! Ужасно, ужасно. — И она погладила свой раздувшийся живот.

— Ясно. — Я немного успокоилась, главное — все живы. — Но почему они переругались?

В кухню ворвались Тоби с Евой и потребовали добавки. Димелза выразительно посмотрела на меня, давая понять, что продолжать разговор при детях она не намерена.

— Мам, можно на санках покататься?

— Мам, а можно в конюшню — смотреть, как родится жеребенок?

— Мама, я тоже хочу обезьянку!

— Мам, можно мне взять три печенья? Я тогда не буду суп есть!

— Мам, ну можно, мам?

Димелза ответила, что без отца идти кататься на санках нельзя, и даже с папой нельзя, разве что на дорожке к «Аббатству». В конюшню пойти можно, если они будут вести себя тихо. («Мы же не дураки, сами понимаем!») Нет, обезьяну они заводить не будут, и три печенья — это порция для поросят, а не для маленьких детей.

Они хрюкали всю дорогу до двери, нахлобучивая шапки и закутываясь в пальто и шарфы.

— Наверное, весело расти здесь, — сказала я.

— Да, особенно если учесть, что здесь самый высокий уровень безработицы во всей стране, образование хуже некуда, общественного транспорта нет и в помине. А еще сюда приезжают богатые лондонцы и скупают загородные дома, так что твои дети никогда не смогут позволить себе жить в том доме, где они родились, а родители надрываются круглые сутки, чтобы заработать на хлеб… Ой, извини! Не слушай меня — я вот-вот рожу, так что настроение портится ежесекундно.

Да уж, понимаю. Если бы я была на последней неделе беременности и мой дом занесло снегом, у меня бы тоже, наверное, было дурное настроение, а то и полная истерика.

Я вскочила — налить Димелзе еще чашку чая.

— Спасибо, но если я выпью еще одну, то потом не вылезу из туалета! — отказалась она. — А ты наведайся-ка в «Аббатство».