Дорогое удовольствие - Татьяна Никандрова

Вот черт… Как же это характерно для мужчин! Помнится, отец даже в последние дни болезни, ворочаясь на подушках в предсмертной агонии, не жаловался и не требовал сочувствия. Будучи несмышленой девчонкой, я то и дело приставала к нему с расспросами, мол, где болит и почему он такой бледный. А папа натянуто улыбался, гладил меня по голове и говорил, что просто хочет пить. Я выходила из комнаты за стаканом воды и через стенку слышала его сдавленные, полные отчаяния стоны.

Тогда-то я и поняла, что самый большой страх сильных людей – вдруг оказаться слабыми. Поэтому если они не хотят жалости, не надо ее навязывать. Каждый имеет право справляться с трудностями по-своему. И это право надо уважать.

– У меня все нормально, – как можно беззаботней отзываюсь я, стараясь не глядеть на его израненные руки. – Я ведь на работу устроилась, в гостиничный комплекс «Севастопольский», слышал о таком? Ну вот, на должность администратора пошла. А недавно меня начальница к себе вызвала и повышение предложила, представляешь?

Я рассказываю Антону о своей новой жизни с радостным воодушевлением и удовлетворенно подмечаю, что ему нравится меня слушать. Пока я говорю, его взгляд как бы невзначай ощупывает мое лицо: задевает ресницы, скатывается по носу и останавливается на губах. Он смотрит нежно и в то же время обжигающе. С пристальным вниманием и какой-то необъяснимо глубокой вовлеченностью. Неужели его и впрямь интересует моя беспечная болтовня?

– Честно говоря, я согласен с твоей начальницей, – дождавшись окончания моего пространного повествования, заявляет Пеплов. – Тебе надо переходить на заочку. И совмещать будет проще, и денег больше заработаешь, и для будущего полезней.

Если на текущий момент у меня и были какие-то сомнения по поводу предложения Нины Павловны, то теперь, после слов Антона их как рукой сняло. Его мнение для меня авторитет, и если он считает, что перевод на полный рабочий день будет правильным решением, то я именно так и поступлю.

– Ну, значит, перед тобой сидит будущий старший администратор, – я театрально надеваю на голову воздушную корону. – Принимаю поздравления, Антон Максимович.

– Поздравляю, Камила, ты умница, – он произносит это так тепло и искренне, что в моем сердце вдруг один за другим зажигаются бенгальские огоньки. Искрят и потрескивают, наполняя радостью нутро.

А пошло все к черту! Все эти условности, предрассудки, обиды… Так надоело притворяться! Почему нельзя быть честной? Говорить не то, что надо, а то, что чувствуешь?

– Антон, а ты скучал по мне? – выпаливаю я, поддавшись эмоциональному импульсу.

Однако, Пеплов, к сожалению, не разделяет моего воодушевленного настроя – на его лицо ложится темная тень, а брови смыкаются на переносице. Пару мгновений он напряженно смотрит в одну точку, а затем вскидывает на меня мрачный, полный какой-то вселенской печали взгляд.

– Давай проясним ситуацию сразу, – начинает он, и я уже знаю, что дальше не услышу ничего хорошего. – Спасибо, что пришла. Я правда рад тебя видеть, но… Больше этого делать не нужно. У меня сейчас слишком много проблем и неопределенностей, так что все эти свидания через стекло… Они ни к чему, понимаешь? Живи своей жизнью. У тебя это прекрасно получается.

– Но…

– Камила, – тон Антона становится более назидательным. – Больше ты сюда не придешь. Договорились?

Какое-то время мы молчим. Он буравит меня требовательным взглядом, пытаясь в очередной раз подчинить своей воле, а смотрю на него внимательно и изучающе, впервые в жизни силясь понять, что же стоит за этой напускной жесткостью. Наверняка где-то там, под толщей принципов и бронью несгибаемого характера живет самый обычный смертный человек. Человек, которому страшно. Который и любит, и ненавидит, и грустит…

Антон может притворяться сколько угодно, но правды ему не скрыть. Она сквозит в его интонациях, полуулыбках и взглядах. Красной линией идет через всю нашу историю, и отрицать ее бессмысленно.