Под кожей - Кайла Стоун

Почему она мне это говорит? Я никогда не делала для нее ничего хорошего. Никогда. На самом деле, на наших консультациях я все еще веду себя как скотина. Я не хочу быть сволочью. Я в долгу перед ней. Арианна спасла меня. Нравится мне это или нет, но это что-то значит. Как будто эта комната, прямо сейчас, отделенная от остального мира, каким-то образом выше всех прежних правил и иерархии старшей школы. Я упираюсь подбородком в колено и пристально смотрю на нее.

— Ты не выглядишь так, будто у тебя депрессия.

— Конечно, нет. Ты не единственная, кто умеет все скрывать.

Она продолжает смотреть в зеркало, ее лицо бесстрастно.

— Меня всегда удивляет, как самая глубокая боль — та, которую никто никогда не видит — не оставляет даже следа, никаких шрамов. Ничего. Это казалось неправильным. Поэтому я сделала его сама. — Она поднимает свитер и закатывает пояс леггинсов, обнажая страшный фиолетовый шрам, пересекающий нижнюю часть живота.

Мои глаза расширяются.

— Какой ужасный шрам.

Арианна опускает свитер.

— От тебя, я уверена, это комплимент.

— Так и есть.

— А как насчет твоих приятелей, помешанных на Иисусе? Что они говорят?

— Мои друзья из молодежной группы и Библейского кружка? Они все ведут себя идеально. Если они совершают ошибки или сомневаются, то держат это при себе. Так что нет, я им об этом не говорила.

— Похоже, они лицемеры.

Она вздыхает.

— Может быть. Некоторые из них. Ты когда-нибудь ходишь в церковь?

Я отрицательно качаю головой.

— Когда я была маленькой. У моей матери случился религиозный период. — Я помню мягкие скамьи и горохово-зеленый ковер, который впивался в мои голые ноги, когда мы становились на колени для молитвы, и пение хора, и развевающиеся одежды, и большую, крепкую руку, держащую мою. Я вытряхнула это воспоминание из головы.

— Ты ходишь в церковь только из-за отца или потому, что действительно веришь во все это?

— Я верю в Бога, да. Несмотря на все эти банальности, мягкие разговоры и лицемеров, там есть присутствие чего-то большего, чем я сама. Я верю в это. Я чувствовала это. Моя абуэлита была очень верующей женщиной. Она была такой доброй и любящей, и даже умирая, она была спокойна. Вера — это важно. А ты?

— Честно? Я не знаю. Если Он существует, то является ли Он вообще таким Богом, в которого я хотела бы верить? Почему так много войн, боли и смерти? Разве Бог любви не остановил бы все это? Где та молния, которая поразит ужасных людей, совершающих чудовищные поступки?

— Бог любви допускает свободу воли. Если бы он покончил со злом, то у нас не было бы выбора. Мы бы не выбирали любовь.

Клео подходит ко мне и трется своим усатым подбородком о голень.

— Я не понимаю.

— Если бы у тебя был парень…

— У меня нет, — заявляю я.

— Я не говорила, что есть. Если бы у тебя был парень, или девушка, или кто угодно, ты бы хотела, чтобы они любили тебя такой, какая ты есть, верно? Ты бы хотела, чтобы они сами выбрали быть с тобой. Потому что, если бы его заставили, любовь не была бы настоящей. Она бы ничего не стоила.

Кошка ложится на спину и выставляет живот, чтобы я почесала.

— Как робот. С таким же успехом можно любить тостер.

— Точно. Именно, — соглашается Арианна. — Любовь не настоящая, если она вынужденная. Добро не настоящее, если нет возможности выбрать зло.

— В этом есть смысл.

— И люди выбирают зло, — продолжает Арианна. — Они выбирают ненависть вместо любви, трусость вместо храбрости, жестокость вместо доброты. Бог дает им такой выбор.

— Мне интересно, задумываются ли люди об этом так, как будто они делают выбор? Разве они поступают так не потому, что им это приятно? Просто потому, что хотят чего-то, и поэтому сделают все, чтобы это получить?

— Всё есть выбор, независимо от того, думаешь ты об этом или нет. — Арианна грызет ногти. — Я думала, ты ненавидишь кошек.