Мутные воды - Алёна Дмитриевна

— Нет. Я не хотела уходить от вас. Но я говорила тебе, нельзя рожать детей, не желая их, — прошептала Женя. — Я так много лет злилась на тебя. За то, что все это вообще случилось. Я не хотела всего этого. Беременности, родов, ребенка. В роддоме Максима принесли, а я не испытала к нему ничего. Взяла на руки словно чужого. Будто не его в себе носила целых девять месяцев, не о нем думала каждую секунду. Я смотрела на него, и все, что чувствовала — дикую смесь из ответственности, раздражения и вины. Шов болел, от обезболивающего мутило, еще молоко пришло, казалось, грудь разорвет, а Макс так больно хватал за соски…

— Ты не рассказывала...

— А зачем? Я знала, что через месяц сяду в самолет. И знала, что если начну жаловаться, не прощу себе этого: я и так собиралась отдать его тебе, мне нужно было потерпеть совсем чуть-чуть. И на самом деле я так боялась, что ты меня обманешь, и не заберешь его. До последнего боялась. Я с таким облегчением выдохнула, когда вышла с чемоданом из дома. И тоже этого себе не простила. Ты присылал мне фото, а мне хотелось написать, чтобы ты прекратил. Мне казалось, ты делаешь это специально: чтобы я устыдилась и вернулась.

— Я не…

— Я знаю. Знаю. Но тогда это ощущалось так. Родила и бросила. Я тебя ненавидела за это. Но я вернулась домой, а ты не сказал ни слова мне в упрек. Будто все правда нормально. А Макс плакал при виде меня. И я подумала, что все правильно. И что лучше, чтобы так и оставалось. Чтобы у него был только тот родитель, зато готовый впустить его в свою жизнь. А еще подумала, что все повторяется. Мать бросила меня, и я ее винила за это, а сама поступила так же с собственным ребенком… Какое право я имела после этого к вам лезть?

— Жень…

— И потом, тогда ведь нужно было с ним общаться. Гулять, смотреть мультики, водить куда-то… А мне ничего это не хотелось. Хотелось тишины и покоя. И работать. И одно дело было сидеть по вечерам на кухне с тобой: ты взрослый человек, с тобой можно поговорить, ты не бросаешься едой и не поливаешь чаем пол… А Макс… С ним разговора не получалось. А потом он вырос. И все стало еще сложнее. Я понимаю, что проблема во мне. И то, что он сказал мне перед отъездом… Он все правильно сказал: я ему не мать. Родить мало. И еще… он сказал, что я лишила тебя возможности жить с нормальной женщиной…

— Боги… — протянул Клим. — Все эти годы я жил с прекрасной женщиной. И я не понимаю, какое право кто-то имеет судить, нужна ли мне другая. Включая тебя, Жень. Я уж сам разберусь, ладно?

— Но ведь…

— Что «но»?

— Какая из меня жена?

— Чудесная, — улыбнулся Клим. — Знаешь, я по молодости был дурак дураком. И однажды в сердцах сказал Яшке, что хочу, чтобы моя женщина только на меня смотрела. Встречала меня после работы, выстроив в шеренгу детей, чтобы тоже поздоровались. Жила бы только мною. Сейчас думаю, что сбежал бы от такой жизни уже через неделю. Боги всегда были ко мне милостивы. Пожалели дурака и послали тебя. И я им чертовски благодарен. Лучше тебя я бы никого не встретил.

— Ты что, серьезно? — поразилась Женя.

И Клим услышал в ее голосе эмоции. Не глухую безнадегу, которая была до этого. А что-то живое. Да! Вот он: верный путь! Главное, не потерять его в этом тумане.

— Конечно, — подтвердил он.

— Но я ведь…

— Что? Сама посуди: моя жена — моя главная гордость. Доктор наук, профессор, печатается в ведущих изданиях, издала две монографии, широко цитируемых, между прочим. Ее наработки активно воруют…

— Что?!

— Ага. Этот ваш… Семен Владимирович… стащил твой диктофон.

— Что?! — Женя вскочила с трубы и пораженно уставилась на него.

Клим улыбнулся. Наконец-то. Очнулась.

— Диктофон я вернул, — успокоил он ее. — А теперь давай серьезно. Чем ты мне была не женой все эти годы? Это я должен переживать. Выходит, изменял тебе… Впрочем, последний раз был давно. Но готов покаяться за все.