Лекарство от одиночества - Юлия Резник

Помогая себе рукой, Бутенко находит вход в мое тело. И благо, что это очень трепетное, плавное погружение, потому что он для меня великоват. Сосредотачиваюсь на дыхании. Универсальная вещь — и с его объёмом позволяет справиться, и с истерикой. А Жорка… Ох, как он старается! Подбирает глубину, темп, в какой-то момент насильно оторвав меня от своей шеи, чтобы отслеживать реакцию по лицу. Дурак. Ищет в себе причину. И не успокоится ведь. Веду нежно пальцами по его абсолютно мокрой спине. И мысль мелькает, такая страшная мысль… А что если дело вовсе не в моих растрепанных чувствах? Что если Юрка так меня приучил к этой грязи, что я теперь вообще не смогу кончить без шлепка по заднице и развязного трепа в ухо? Я плачу и имитирую, чтобы Жорку больше не мучить. А когда все заканчивается, сворачиваюсь в клубок и тупо гляжу на колышущуюся на воде лунную дорожку. Бутенко водит по моей спине пальцами и все еще тяжело дышит.

— Тебе надо бросать курить. — тихонько замечаю я.

— Да.

— А мне надо в душ. Только где взять силы?

Вопрос решается легко. Георгий тупо сгребает мою тушку и относит в ванную. На руках меня тоже никогда не носили. Странный день. Обиды, о существовании которых я даже не подозревала, прут из меня, как гной из фурункула. Да уж… Не на это я рассчитывала, прыгая в чужую постель.

Стою. Тупо пялюсь на то, как водяная пыль, собираясь в капли, стекает вниз по бетону. Ванная у Георгия красивая. Камень и дерево. А душ просто огромный. Мы влегкую помещаемся в нем вдвоем. И еще остается место для маневра. Жора с любовью намыливает мое тело, споласкивает, быстро моется сам и выходит первым, чтобы подать мне полотенце. А потом еще собирает наши разбросанные по всему дому вещи.

— Там в шкафу где-то был халат.

— Нет. Спасибо. Я уже домой поеду.

— Ладно. — Кажется, или у него правда на щеке дергается нерв? — Может, тогда кофе на дорожку? Я тебя отвезу.

На кофе я соглашаюсь, потому что иначе это будет выглядеть совсем уж некрасиво. Пьем молча. Я только чувствую Жоркин взгляд.

— Что думаешь делать дальше?

Пожимаю плечами. Совесть не позволяет сделать вид, что я не понимаю, о чем он.

— Понятия не имею. Все меняется быстрее, чем я успеваю соображать.

— Простишь?

— Не знаю. Сегодня он ее отшил. И вообще, как я поняла, их отношения давным-давно закончились, но это же было, Жор. И знаешь, что самое похабное? Что от этого предательства мне больней, чем от того, что он предал Мишку. Как так? Я же люблю сына до безумия, а все равно выходит, что свое больнее. Может, я плохая мать? — Растираю ладонями лицо. — Не знаю. Все слишком сложно. Можно, конечно, уйти, громко хлопнув дверью, а куда идти? Я вся в Юрке погрязла, что от меня осталось? Моего. — Поймав себя на том, что уж слишком разоткровенничалась, осекаюсь. — Ладно, что-то я совсем тебя загрузила, прости. Он твой друг и…

— Ты серьезно? — Жорка дергает темной бровью. Опускаю взгляд. Он сидит, закинув щиколотку одной ноги на коленку другой. Залипаю на длинной широкой стопе. Кажется, теперь понятно, чьи гигантские кроксы стоят в ряд в предоперационной.

— Ну, ты же не разорвешь с ним отношения только потому, что… — замолкаю, бровь Жорки взлетает выше. И взгляд наполняется такой, знаете, снисходительной насмешкой. — Ладно, как знаешь. Мне надо ехать. Прости, что втянула тебя в наши семейные дрязги, и спасибо.

Встаю со стула. Касаюсь его руки и даже клюю в щеку.

— Эля, если что, рассчитывай на меня.

Не знаю, о чем он, но уточнять кажется мне неловким. Да и не собираюсь я к нему обращаться за помощью. Бутенко и так сделал для меня слишком много. Только раньше я не задавалась вопросом, зачем это ему. А теперь лезет в голову всякое. Страа-а-анное.

Домой едем в молчании. У меня на разговор просто нет сил, почему молчит Георгий — не знаю.

— Останови возле парка на въезде, ладно?