Лекарство от одиночества - Юлия Резник

Отчаяние огромного величественного животного, наложившись на мое собственное, сваливает меня в какую-то совершеннейшую безнадегу. Я загадываю, как в детстве, если малыша удастся спасти, то и мы с Юркой спасемся. Остервенело, не зная усталости, таскаю ведра с водой. Поливаю кита. И снова плетусь к кромке моря, нашептывая ему, как безумная: «Давай же, давай, забирай его, не будь ты таким жестоким!». Море отвечает мне звонким плеском волн и заунывными, пробирающими до костей китовыми песнями.

Время переваливает за полночь. Народ постепенно расходится. Оставляя меня практически в полной темноте. Потому что одно дело, когда берег освещает двадцать фонариков, и совсем другое, когда их всего два.

— Все без толку. Он не жилец.

Сцепив зубы, обхожу по дуге сдавшихся. Вытираю предплечьем нос и снова захожу в воду. Китенок уже не фырчит, не вздыхает, но он ведь еще жив!

— Эля, доченька, бросай ты это. Завтра рано вставать. Или тебе на работу не надо? — доносится до меня откуда-то из темноты голос свекра.

— Надо. Но я еще побуду, пап.

— Ты одна его не спасешь. У него вообще не было шансов.

— Ну, хоть попытаюсь. А вы идите. Вам ведь тоже на работу.

И он уходит, да. А я таскаю соленую воду ведрами. Не замечая усталости и течения времени.

— Ветеринара не вызывали?

Юркин голос заставляет меня на секунду окаменеть. Я не уверена, что готова к разговору с ним. И не понимаю, как он здесь очутился. Зачем приехал? Неужели свекры позвали?

— А толку?

— Ну, хоть Вере позвонить. Она же биолог.

— Поздно ведь, — нерешительно закусываю губу.

— Звони. Я пока тебя подменю. Ты едва на ногах держишься.

В отличие от других, Юрка не просит меня все бросить и не пытается внушить, насколько утопична моя затея. Он просто становится рядом со мной. Плечом к плечу. И это как будто бы придает силы. И веры… В него, и в то, что все получится.

— Аккумулятор в фонаре почти сдох.

— Скоро рассвет.

— Выхода нет, — шепчу я.

— Что?

Молчу. Не повторять же строчки из песни, которые вдруг пришли на ум. Слизав слезы, набираю номер Веры. Она отвечает после пятого гудка.

— Эль? Привет. Что-то случилось?

— Да. Прости, что побеспокоила, но…

Торопливо выкладываю последние новости, отмечая, что темнота как будто и впрямь стала менее плотной. Еще чуть-чуть, какой-то час, и солнце вынырнет из воды.

— Вообще вы все делаете правильно.

— Но этого недостаточно. Он почти не дышит, Вер. Может, можно еще что-то сделать?

— Без крана его не сдвинуть. А кран туда не подогнать. Замкнутый круг получается.

— Ч-черт, — злюсь я. — И прилив начнется, дай бог, через два часа.

— На него тоже не стоит слишком рассчитывать. Там они небольшие.

— Гадство! — пинаю тапкой выступающий из песка валун. — Как китенок вообще тут очутился?!

— На самом деле для этого может быть масса причин. Вообще киты теряют способность ориентироваться в пространстве из-за гидролокационных и навигационных приборов, но вполне возможно, виною всему кальмары.

— Кальмары?! — таращу глаза.

— Ну да, полосатики на них охотятся и порой заплывают на мелководье.

— Ясно. Спасибо большое. И извини за ранний звонок.

— Да не за что. Держи в курсе. Тоже теперь буду переживать.

Отбиваю вызов, прячу телефон в карман и возвращаюсь к китенку, к которому склонился Юра.

— Элька, малыш, он все.

— Нет! — трясу я головой и пячусь, пячусь прочь от этих слов. Валов показывает мне стетоскоп, которым он «слушал» сердце исполина.

— Да.

— Нет.

Беру ведро и шагаю к воде. В конце концов, я за этот день совершила столько безумных поступков, что еще один — так, капля в море. Зачерпываю воду и возвращаюсь. И снова, и снова. Юра молча наблюдает за этим безумием, а ходке на восьмой сипит:

— Эля…

— Нет! Понял? Нет… Хочешь, уматывай, а я…