Лекарство от одиночества - Юлия Резник

Боги, как я его хочу! Хочу так сильно, что когда Жоркины пальцы, наконец, проходятся между губ, собирая влагу, и касаются клитора, выгибаюсь дугой и кричу. Бутенко, ошалев, ловит мои вопли ртом. Рука на затылке конвульсивно сжимается, как намек на то, что мне уже никуда из этих рук не вырваться. Но ведь я и не хочу. Мне так в них хорошо, так чертовски спокойно… И плевать, как это можно раскрутить с точки зрения психологии. Даже если я всего лишь ищу в нем опору, плевать… Хочу-то я его все равно.

— Жор…

— М-м-м, Элечка? Вот так хорошо, да? Хочется тебе, маленькая? Кончить хочется?

Он сползает на пол между моих ног, попутно стягивая штаны. Дорожка поцелуев обжигает кожу на животе.

— Привет, это я. Твой папка. Сейчас будем знакомиться, — шепчет, потираясь носом о мой округлившийся животик.

Даже чувственный бред, в котором я нахожусь, не становится преградой для смеха. Я обхватываю голову Жорки, улыбаясь, ловлю его взгляд… И не стыдно ни капельки перед ним. Потому что он смотрит на меня, как на произведение искусства. Даже мысли не возникает, что я, в общем-то, не в лучшей форме. Мне вообще пофиг, как я выгляжу, когда он раскрывает меня пальцами и лижет — мокрую и припухшую. Я кончаю практически тут же. Зажав его голову бедрами и непроизвольно всем телом дергаясь. Жорка поднимается, слизывает с моих пылающих щек слезы, отводит безвольно повисшую ногу в сторону и медленным тягуче-плавным движением погружается в пульсирующую глубину. И вся нежность мира в этом… Я растворяюсь в ней, в нем… Ничего не оставляя себе.

Вечность спустя, когда мы с Жоркой, истерзанные и испачканные, валяемся на диване, он спрашивает:

— Как малышка?

— Так уверен, что это девочка?

— Ну, нам недолго гадать осталось. Когда там УЗИ? Постараюсь раскидать операции.

— Жор, ты что, со мной пойти хочешь? — пугаюсь я.

— Да. А ты, видно, не очень.

— Не хочу давать лишний повод для сплетен. Юра… Ты пойми, ему нелегко.

— Эль, с Юрой мы все решили.

— Ну да.

— Да. И я устал, если честно, во всем оглядываться на Валова.

— Ты знал, как я к нему отношусь! — взвиваюсь.

— Знал. Но мне кажется, с тех пор многое изменилось.

Георгий с намеком проталкивает два пальца в накачанную им под завязку глубину.

— Отпусти. Дай нам шанс. Себе дай. Быть счастливой.

Конечно, он прав, но…

— Отвезешь меня домой? Юра скоро привезет Мишку, — шепчу я, отводя глаза, и убегаю в душ.

По дороге в город в салоне царит тишина. Но именно она кричит мне в ухо: Элька, ты дура, разве можно так его обижать?! Нельзя. И не преследую я такой цели! Просто я ужасно запуталась, все происходит так быстро, что моя психика не успевает перестраиваться. Чтобы вернуть нам ощущение близости, без которого мне физически плохо, начинаю издалека:

— А правда, что у тебя дед японец?

— Да, а почему ты спрашиваешь?

Ободренная тем, что Бутенко не считает нужным наказывать меня молчанием, оживляюсь:

— Просто если эти гены как-то проявятся, они будут с Мишкой похожи.

— Мишка с возрастом изменится.

— Откуда ты знаешь?

— Я тоже в детстве был похож на азиата. А сейчас?

— Вообще нет.

— Ну вот.

— Значит, нет шансов?

— Это как посмотреть. В ребенке нас с тобой — в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Но! Какой набор генов он возьмет от бабушки и от дедушки — лотерея. Например, он может взять девяносто пять процентов от одного и только пять от другого. Впрочем, кому я это рассказываю?

— Рассказывай-рассказывай, — смеюсь. — Я уже здорово подзабыла курс генетики.

Жорка улыбается краешком губ. Взгляд от дороги убегает ко мне.

— Ну, а с остальным как?

— Тяжело, Жор. И спасибо, что ты меня держишь на больничном. Не знаю, как бы справлялась, если бы мне еще нужно было работать.