Лекарство от одиночества - Юлия Резник

Вот принимаешь его в себя: дрожащего от переполняющих его чувств, влюбленного, такого сильного и такого слабого в своей от тебя зависимости, и ты влюбляешься.

А вот кричишь, давая жизнь его ребенку, вжимаешь ногти в надежную сильную руку, смотришь совершенно дико, ругаешься на чем свет стоит. А он все стоически сносит, а он кивает: дескать, конечно, в следующий раз завяжем член на узел. Что говоришь? Оторвем? Ну, если надо, то конечно, пожалуйста. И ты хихикаешь истерично сквозь слезы. И… да, ты влюбляешься.

Но что смешно, даже не понимаешь этого. А потом вдруг откровением… Мамочки! Да я же скучаю. Я без него не могу. Мне без него не живется, не дышится. Даже краски за окном выцвели! А там весна…

Одной рукой прижимаю к себе новорожденную малышку. Смотрю в раскосые глазки.

— Ну что, Аврора? Будем папе звонить?

Дожилась! Знаю ведь, что это бесперспективно. Если Жорка в операционной — никто не ответит. А что еще, если не операция, может его задержать?

Закусив губу, набираю номер мужа.

— Да, Элечка, — раздается его зычный голос.

— У тебя все хорошо? Мишку забрал? Вы еще час назад должны были приехать! — строчу, как из пулемета.

— На работе затык. Мы уже подъезжаем. Вы с мелкой собрались?

— Ага.

— Тогда выходите. И Мишке куртку на смену возьми. Та, что на нем — грязная.

— Утром же только после стирки надела!

— Мальчишка, что ты хочешь? Ну, все, мы уже у ворот.

Заговаривая еще непрорезавшиеся зубки нашей принцессе, укладываю кроху в коляску, которая при необходимости очень удобно раскладывается на раму и автокресло, закидываю на плечо сумку и иду к двери, уже на крыльце вспомнив, что забыла захватить Мишке куртку. Возвращаюсь, показываю язык своему отражению в зеркале. Не то чтобы я прям сильно верила в приметы, но мало ли!

Бутенко выходит из машины навстречу.

— Ну, как тут мои девочки?

— Целуй быстрей, пока она не уснула, — смеюсь я. Жорка забирает рюкзак, целует! Сначала меня, и только потом наклоняется, чтобы чмокнуть Аврору в носик.

— Устал? — спрашиваю, когда Георгий пристегивает кресло дочки ремнем.

— Нет, нормально.

— Точно? Ты можешь остаться дома. Я не обижусь.

— И пропустить прогулку? Ни за что. А почему вы решили выбраться в город? Чем вам дома плохо?

— Тем, что мы с Верой ничего кроме этих домов не видим! Хотим выйти в свет, может, даже посидеть в каком-нибудь ресторанчике. Привет, Мишань. Как дела в саду?

— Хорррошо! Можно я завтра не поеду?

Обмениваемся с Жоркой смеющимися взглядами. Завтра выходной. Поэтому:

— Можно, Миш. Только не бери это за правило.

— Авррроррррка не ходит в детский сад, — куксится.

— Это потому, что она еще ходить не научилось, — смеется Бутенко, давая Мишке пятюню.

— Я ее научу, — угрожает сынок.

— Так что там на работе?

— А, гуманитарка привалила. — На мой вопросительный взгляд Жора охотно объясняет: — Вершинин, помнишь Вершинина?

— Олигарха нашего? Ну, конечно.

— Так вот. Он подогнал нам новые наркозные станции и лазер. Юсупова велела провести ему с невестой экскурсию по отделению.

— Так он с Есенией был?

— А?

— Ну, с той балериной, помнишь, мы на яхте познакомились? Девочка молоденькая.

— А, нет. С другой.

— С другой? — теряюсь.

— Приятная такая, скромная. Говорят, простая учительница. Они вроде о помолвке объявили. Не понимаю я этой моды.

— Делать объявление о помолвке?

— Ага.

— Надо как ты, да? За волосы, и в ЗАГС? — смеюсь.

— И так тянули до последнего. Скажи спасибо, что у тебя в ЗАГСе схватки не начались, — беззлобно бурчит Бутенко.

— Смотри, кажется, это машина Шведова. Значит, они с мелкими где-то тут. Паркуйся, вон есть местечко.