Стойкий - Анна Брукс

Я должен извиниться. Или пресмыкаться. Но ничто из этого не исправит ситуацию. Просить у неё прощения не поможет, а обещать, что ничего подобного больше не повторится, было бы ложью. Подвести женщину, которую ты должен защищать, для меня не в новинку. Я уже сделал это дважды, и я знал, что это, чёрт возьми, случится снова.

Единственный способ, которым я могу это исправить, — это уйти. Если меня не будет рядом, она не пострадает от моей глупости. Ей не придётся быть с мужчиной, который не способен сделать одну вещь, единственную вещь, которую мужчина должен обеспечить своей женщине, чтобы сделать её счастливой. Если я не могу заставить её чувствовать себя в безопасности, когда она со мной, если она не может полностью доверять тому, что я никогда не позволю причинить ей вред, тогда мне лучше уйти. Так я и делаю. Я направляюсь к своей машине. Я подожду, пока она уйдёт, и последую за ней домой, но как только она окажется в безопасности в своей квартире, я должен от неё отказаться, как бы тяжело это ни было.

Глава 10

Полли

— Я не бывшая наркоманка. — Судя по звуку его шагов, мои слова заставляют его остановиться. — Я знаю, что ты так думаешь, и я знаю, что так говорилось в отчётах, но это не так.

Моя голова всё ещё опущена, мои затуманенные глаза сосредоточены на зелёной траве, но я слышу, как мужчина приближается ко мне.

— Я выросла в приёмной семье, и, несмотря на страшные истории и наихудшие сценарии, я справилась с этим нормально. Да, это были не простые дни и страшные ночи, но я очень быстро научилась справляться с ними. По какой-то причине — и я не знаю почему, — но по какой-то причине я была одной из счастливчиков, которые по большей части остались невредимыми.

Эрик садится рядом со мной, но не прикасается ко мне.

— Когда мне было восемнадцать, меня выгнали из детского дома, оставив на мне только одежду. Я не буду лгать и говорить, что это было несложно, но я выжила. Я сражалась и выжила. Одиночество — это ужасно. Необходимость находиться в постоянном состоянии осознанности заставляла меня так уставать, и иногда мне было трудно даже бодрствовать.

— Да. Я понимаю это, — соглашается он.

— Но я была полна решимости изменить свою жизнь, поэтому каждый раз, когда я устраивалась на работу, я копила деньги. Я делила дерьмовую квартиру с ребятами, которые тоже были в системе. Они были понятны мне, понимаешь? Я избегала наркотиков и их общества и не встревала в неприятности. Я работала на нескольких работах — делала всё, что требовалось, чтобы оплачивать счета. Я ела рамен и пила воду из-под крана, чтобы сэкономить деньги (прим. Рамен — недорогое японское блюдо с пшеничной лапшой). Через три года я получила степень младшего специалиста по искусству и подала заявление на работу в крупную маркетинговую компанию.

— Зная, что мне придётся начинать с самого низа, я подала открытую заявку, надеясь, что они примут меня кем угодно. Уборщица, сучкой с кофе — мне было всё равно. Поэтому, когда меня позвали на собеседование, я была в восторге. Деньги, которые они предлагали, были больше, чем я когда-либо зарабатывала раньше, и я знала, что смогу накопить достаточно, чтобы, наконец, получить собственное жильё через несколько месяцев. В середине интервью вошёл пожилой мужчина, вероятно, лет пятидесяти пяти, и отпустил женщину, которая брала у меня интервью. Он сел передо мной и просто смотрел.

Эрик чертыхается себе под нос, и я, наконец, отваживаюсь взглянуть на него. Вихрь в его уникальных радужных оболочках потрясает меня, но я продолжаю.

— Наконец-то он улыбнулся мне и предложил другую работу. Это звучало чудесно. Всё, что мне нужно было делать, это убираться в его квартире, и он позволил бы мне жить в одной из его комнат. Вдобавок ко всему, он обучал меня, чтобы я могла получить опыт в маркетинге. Думаю, он понял, что я была не очень богата.

— Он увидел, что ты уязвима, и, чёрт возьми, воспользовался тобой, — огрызается Эрик.