Обвиняемый - Рин Шер

Я откидываюсь на спинку отвратительного кресла, кладу одну лодыжку поверх противоположного колена, чертовски стараясь не касаться подлокотников руками. По какой-то причине этот стул всегда грязный. Я могу только заключить, что это сделано целенаправленно, чтобы еще больше унизить человека, сидящего в нем. В конце концов, мы — грязь, отбросы общества.

Сколько раз мне говорили это за последние несколько лет? Я слышал эти слова не только от таких людей, как парень передо мной, но и от людей, которые на самом деле оборвали жизни других людей. Для мужчин, у которых не было проблем с тем, чтобы разрезать кого-то и смотреть, как он истекает кровью, я был подонком.

Мой взгляд не отрывается от мужчины, сидящего напротив меня. Я уже видел полки, битком набитые папками и бумагами. Я уже видел семейную фотографию. Я уже видел сертификаты и прочую чушь с его именем, Максвелл Майерс, на них на стене.

Этот засранец нарочно не торопится, помешивая свой кофе, а затем делая большой глоток. Затем, поставив кружку, он наклоняется вперед, сцепив руки над моим досье в позе, которая, вероятно, должна быть устрашающей.

— Ты знаешь правила игры. Отвечай на вопросы правдиво, и тогда мы оба сможем жить дальше. — Он не утруждает себя ожиданием ответа. Я все равно не собирался его давать. Вместо этого он берет лист бумаги и начинает. — Был ли у тебя тесный контакт с какой-нибудь женщиной?

— Нет. — Мой ответ приходит сразу, хотя моя первая мысль — это инцидент с лодкой и то, как я обхватил руками красивую женщину, помогая ей выбраться из воды. Хотя, черт возьми, я ни за что не расскажу ему об этом. Это было одноразовое мероприятие, и я сомневаюсь, что она будет говорить об этом с другими людьми. По крайней мере, я надеюсь, что она этого не сделает.

— Ты был наедине с женщиной?

— Нет. — Разве это не почти то же самое, что и первый вопрос?

— Ты контактировал с Дженнифер Лапман?

— Черт возьми, нет.

— Простого «нет» будет достаточно.

— Нет, — выдавливаю я.

— Ты подавал заявление на работу куда-нибудь?

— У меня уже есть работа. — По правде говоря, этого едва хватает, чтобы прокормить меня большую часть недель.

— Ходить на рыбалку каждый день — это вряд ли работа.

— Никто другой меня не наймет.

— Ну, ты должен был, блядь, подумать об этом раньше, не так ли? — Рявкает он.

Я сжимаю челюсти так сильно, что это причиняет боль. Я удивлен, что к этому моменту я еще не полностью отшлифовал свои коренные зубы. Это одно и то же дерьмо, которое он говорит каждый раз, когда я прихожу сюда. Мне лучше просто держать рот на замке.

Мне продолжают задавать дурацкие гребаные вопросы, пока он не получает всю необходимую информацию, и моя голова раскалывается от основания черепа от головной боли напряжения.

— Значит, тебе все еще нужно приходить ежемесячно, пока…

— Я знаю.

— Шестимесячная отметка. А потом мы все пересмотрим, — продолжает он, как будто я ничего не говорил, и как будто он не говорил мне одну и ту же чертову вещь каждый раз, когда я приходил. — Хорошо, а теперь убирайся отсюда на хрен.

Здесь нет никаких проблем. Я поднимаюсь на ноги и выхожу из крошечного помещения, которое мой надзиратель по условно-досрочному освобождению называет кабинетом, не потрудившись попрощаться. Я ничего так не хочу, как покончить с этим дерьмом.

Как только я добираюсь до своего грузовика, я достаю салфетку и открываю дверцу. На этот раз все выглядело нормально, но я никогда не могу быть слишком уверен в том, что находится под ручкой, и у меня нет времени проверять.

Я запрыгиваю в машину и тащу задницу в направлении рыбного рынка. Я должен был остановиться там перед встречей, но одна из моих шин снова спустила.