Не обещай - Фло Ренцен

Где там, думаю, этот козел с бумажками, от руки их, что ли, пишет. У меня тут сейчас куриная слепота начнется, если никто из этих баб мне раньше по башке не надает. А эти гады, что собрались тут вокруг меня, только посмеются надо мной. Вот где впору стать мужененавистницей. Хотя кажется, «этим бабам» тут вообще шаг влево — шаг вправо лишний делать нельзя, тем паче — еще какие-либо несанкционированные движения. Не они тут рулят.

Да и что это я — меня никто насильно сюда не тащил. Вот тебе: спуталась — терпи… Чем больше будешь позволять, тем больше терпеть придется. И снова думаю о своей маме и о том, что ее дочь — да уж, докатилась: подписывает бумажки в борделе…

Люблю телепатию особенно, когда она доказывает, что она есть.

Тот мужик как раз несет распечатку обговоренного документа мне на подпись, когда у меня беззвучно звонит телефон.

МЛ

Этот специфический ник сейчас оказывается довольно конспиративным, и я этому рада.

Мам, я перезвоню, — обещаю, — через полчасика.

А где ты сейчас?.. А я в борделе… Работаю. Блин.

Сама у себя спрашиваю — сама себе отвечаю. Дают о себе знать затолканные внутрь нервишки. При этом — «конструктивизм, конструктивизм, давай, зря, что ли, все это было» — стиснув зубы, подписываю хренов договор, быстренько пробежав глазами распечатку.

Я могла бы сказать, что пообвыклась, и мне уже не режут глаз ни фиалковый бархат, ни голые прелести девочек, но — режут до сих пор, поэтому не говорю.

Когда нам приносят «сбрызнуть», очень вежливо благодарю официантку, краем глаза замечая, что это, кажется, на самом деле официант. С зажатым заблаговременно в кулаке сотовым поднимаюсь с места. Потому что бухать я с ними, разумеется, не буду, пусть хоть стреляют или сама удушусь.

Спокойно сообщаю, что:

— Мне надо позвонить.

Рик зачем-то тоже поднимается. Кажется, еще не понял. А — идет он лесом…

Резо говорит:

— Мы тебя подождем.

— Нет, — говорю, — не стоит.

— Ты уверена? — он уже недоверчив, если не сказать «недоволен», сейчас опять шары свои полоумные выкатит. Маньяк, я ж говорю.

— Конечно.

Мерзкий, гадкий сутенер. Пусть сдохнет.

Спокойно отшагиваю, не утруждаясь хотя бы для вида что-то набрать и начать «телефонировать». И хрена, думаю, кто мне что за это сделает.

— Ух ты ж… — слышу спиной одобрительное замечание, — с перчиком… — на которое не реагирую, естественно. Понятия не имею, кто это только что сказал, но не сам Резо, по-моему.

Потихоньку появляются первые «клиенты» — если ко мне сейчас подкатит какой-нибудь, это будут хохмы. Но они — должно быть, в силу моей преувеличенной одетости — пока распознают во мне, максимум, «филиал-менеджера» и, определяясь, идут распивать с «девочками» шампанское. «Девочкам» Оливия отпускает в разовых бокалах. Наверно, со стеклянных хуже смывается губная помада.

Обернувшись, замечаю, что Рик увязался было за мной — проводить, что ли? — черт его поймет. Услышав брошенную мне в спину реплику, останавливается, как вкопанный, круто разворачивается и идет к ним.

Я могла бы для проформы попытаться сказать ему, что, мол, «не надо». Но я до такой степени выведена из себя тем, где оказалась и с кем вынуждена была общаться, что чувствую: мне глубоко похрену, если он — все-таки их много — отгребет сейчас.

Назовем это моральной усталостью. Матовым безразличием. Атрофией. Пусть ему надают по башке, пусть сорвется сделка, пусть все пойдет насмарку — аккурат в этот момент мой конструктивизм приказал долго жить. Такое бывает у меня редко, зато если наступает, то окончательно и бесповоротно.

Я не дожидаюсь дальнейшего развития событий, не прислушиваюсь, послышится ли возня на заднем плане — иду на цвет и спрашиваю у Оливии:

— Тут сигареты есть где-нибудь поблизости?

А сама надеюсь, что идти к автомату придется далеко. На машине ехать.

— У меня есть, сладкая. Какие тебе?