У Червленого яра - Татьяна Луковская

— А стирать умеешь? Свое хоть сможешь постирать? После бани лучше новое надеть.

— У меня смены одежи нет, только то, что на мне, — со вздохом напомнила Услада.

— Рубаху я тебе свою дам, как раз тебе до пят будет, опояской подвяжешься. А поневу к ночи простираешь и на ветер вывесишь, к полудню просохнет.

«Вот так вот. Все продумал», — сам себя похвалил разумный хозяин.

Баня потихоньку прогревалась, Миронег показал Усладе как следить за огнем и убежал: доить коз, варить похлебку, доколоть оставшиеся дрова, да мало ли дел. А еще прошелся по округе, так, на всякий случай, потому что осмотрительность не помешает. Хорошо бы завести пса, да не одного, чтобы вовремя предупреждали о чужаках, но после гибели старика Лютого, Миронег все никак не мог решиться на нового четвероногого друга… Как не хотел он новой жены, не желал вступать в новую дружину, не хотел новой семьи, ведь сгинувший десяток дядьки Якима и была его семья. Жизнь показала, что Мирошка однолюб и, теряя, не спешил замещать новым, долго взвешивая и выбирая. И чаще этот выбор был в пользу одиночества, так спокойней, тише. Миронег не был затворником, чурающимся людей, но слишком тесно общаться, подчиняться чужим правилам, не желал. Воля — лучшее, что у него сейчас было.

— Должно готово, уж парко, — напомнила о себе Услада.

— Ну, так вот тебе рубаха обещанная, ступай первой, — протянул холщевую тряпицу Миронег.

— Мужи первыми мыться идут.

— Ты ж гостья, — расщедрился хозяин. — А завтра опять в ноги к Радяте кинусь, чтоб лодку дал, свезу тебя в Большую вервь, это ниже по течению. Там деда Корчуна, отца моего названного, сестрица живет. Бабка древняя, но еще крепкая. У нее тебя пристрою. Она добрая, всему тебя научит, уж такую невесту славную из тебя сделаем. А как лед станет, повезу на санях тебя к Вороножу ко двору Ингваря, как твоему дядьке обещался.

— Все ж прогоняешь, — обиженно поджала губы Услада, отворачиваясь. — То потому, что я ничего делать не умею?

— Не прогоняю, а пристраиваю, в надежные руки при том, — засеменил за ней Миронег. — А мне мед качать, потом возить по селениям, отлучаться буду часто, кто тебя здесь будет охранять?

— Так с собой бери, я помогать стану, ты только покажи — как, я ж научусь, — развернулась к нему Услада, и снова на Миронега посмотрели бездонные девичьи очи.

— Да пойми, негоже девке незамужней при бобыле жить, — как неразумному дитяти начал растолковывать хозяин, — слух пойдет, как тебя потом замуж пристраивать?

— Я боюсь одна, — честно призналась Услада, — крепко боюсь. Найдут они меня. И защитить будет некому, — девчонка чуть всхлипнула.

— Ладно, париться беги. Потом решим, — смутился Миронег, бабьих слез он не любил.

Услада вбежала в парную, затворяя за собой дверь. Хозяин побрел латать сети, чтобы закинуть их на ночь, уж больно ушицы хотелось. Солнце перевалило за полдень. «Попарюсь, можно и вздремнуть. Как-то убегался», — потянулся Миронег, зевнув.

Он подставил лицо свежему ветерку, расслабленно опустил плечи и тут же собрался, вскакивая и кидаясь к топору. Со стороны реки послышался легкий шорох, кто-то брел по старой, заброшенной тропке. Кто? Свои там не ходили. И Услада, как назло, в бане. Миронег спрятался за угол загона, чтобы первым увидеть незнакомцев. Отодвинулась ветка… и Миронег выдохнул — через поляну, покачивая бедрами, шла Нежка.

Хозяин отряхнул от тины и рыбьей чешуи порты и пошел навстречу полюбовнице.

— Чего это ты сама явилась? — нахмурил он брови. — Сказано же, по старой тропе не хаживать.

— Не рад? — усмехнулась Нежка, скашивая глаза за плечо Миронега.

— А ежели муженек прознает, ведь уж вернулся, так?

В другой раз лесной затворник порадовался бы, уж больно маняще от бабы пахло сдобой и еще чем-то запретным, взбудораживающим кровь, но не сейчас. Хоть девчонка ему и никто, а все ж сводить двух женщин лицом к лицу да объясняться лесному отшельнику не хотелось.