Бортник тяжело вздохнул, но упрямо стал разоблачаться. «Разберусь», — проворчал он себе под нос. Темнота быстро сгущалась, вот уже и ладьи смотрелись черными пятнами и костры обратились в тлеющие кучки. Миронег забрел в камыши и, нагнувшись, стал натирать волосы и щеки глинистым илом, надо же полностью слиться с ночью, да и псы не должны учуять чужака. Вон они рыщут вдоль кромки воды, словно чуя неладное. Ничего, пусть успокоятся, заснут. Утренний сон самый крепкий, но ежели промедлить, может забрезжить рассвет, и тогда водная гладь прояснится. Сейчас же не все кмети улеглись, дозорные еще свежи, глядят в оба. Выждать следует, но проскочить нужно до того, как небо начнет выцветать.

Миронег присел на мешок ждать. Ежели поймают, стыда не обобраться. А еще князь улегся на ладье… Ну, должен же почуять гарь, быть того не может, чтоб не почуял. Сейчас Миронег дождется тишины, осторожно, толкая перед собой плот, подплывет к ладьям, просочится между ними и забросит мешок на борт одной из них, а потом ударит кресалом, высечет искры, подожжет деготь, да и закинет крынку туда же, куда улетел мешок. «А ежели не займется?» — екнуло сердце. «Займется, куда денется», — успокаивал разум. Лишь бы собаки не учуяли, а дозорные не услышали. Да нет, не должны, дозорных по краям стана расставили, да в лесу, до корабликов им и дела нет. «Дядька Яким такого бы не дозволил, у него чутье было», — Миронег вздохнул и потер ладонями грязные щеки.

С того берега не долетало ни звука. «Пора», — резво поднялся ловчий. Где-то в отдалении ухнул сыч, тоже охотится. Только он-то хищником и останется, а вот Миронег в любой момент может из охотника превратиться в добычу.

Плотец с легким всплеском скользнул в реку, Миронег побрел за ним, погружаясь в теплую приятную для тела воду. По венам быстрей забегала кровь…

Что это?! Яркая вспышка озарила тот берег, заставляя жмурить привыкшие к темноте глаза. У Миронега невольно отвисла челюсть — крайняя ладья пылала, горела и без его стараний. Столб огня с треском жрал правый борт. Миронег перестал грести, глядя на пламя. Ненужный плот поплыл к югу. Вот тебе и потеха, кто-то, видать, и без бортника во всю потешается.

Меж тем огонь уже облизывал щеглу[3]. И что странно, в стане никто не пробуждался, спали богатырским сном. Дозорные-то где? А отчего не лают собаки? А князь? Князь! Князь на ладье.

Миронег часто заработал руками в сторону пылающего корабля. Схватившись за уключину, ему удалось рывком забраться наверх, глаза заслезились от едкого дыма, а в легкие полезла гарь. Прикрываясь рукой, Миронег завертел головой, пытаясь хоть что-то рассмотреть. Князя он нашел на тлеющем с одного края меховом одеяле. Откинув голову, Ингварь спал или был без сознания. И больше никого. Никого?! Или Миронег их просто не нашел в застилавшем все дыму. Жар шел откуда-то снизу из-под гребных лавок: «Светец они там, что ли, уронили?»

Бортник босой ногой затоптал тлеющий край одеяла, закашлялся, со спины раздался оглушающий грохот и дохнуло жаром, это рухнула прогоревшая щегла. «В рубашке родился», — выдохнул Миронег.

— Княже, — дернул он князя за рукав.

Тот, приоткрыв очи, что-то замычал. Живой! Собрав все силы, Миронег рывком оторвал тяжелое тело от палубы и выбросил за борт на мелководье. Послышался мощный всплеск. Миронег свесился, посмотреть. Ингварь, уже стоял на ногах, ошалело оглядываясь. «Так и мне пора», — сиганул в воду Миронег. Плюхнувшись в небольшом отдалении от князя, он сразу же нырнул и поплыл под водой, сколько хватило воздуха, потом, вынырнув, жадно глотнул, снова погрузился, и лишь в третий раз оглянулся: на берегу растревоженным муравейником бегали воины, но куда им поспеть — одна ладья догорала, борт второй лизало жадное пламя. Уж потеха, так потеха.