У Червленого яра - Татьяна Луковская

— Вот-вот, — поддакнул Сбыслав, — твердыня, дозор позади небольшой поставил и ночуй вволю.

— Капище там с идолищами раньше стояло, игрища были, требы поганым божкам творили, недобро, — пронский воевода перекрестился. — Народ чурается. Так и нам надобно мимо проезжать.

Сбыслав не стал возражать, дожидаясь решения князя.

— Попа пронского с собой везем, пусть освятит. Чай, молитва-то сильней ведовства. Там заночуем, удобней ночлега не найдем.

Жирослав со скорбным видом смолчал. Последнее слово за князем, ничего не поделаешь. Дружина послушно поворотила огибать холм.

Ничего особенного на плоской горе не было, только заснеженное девственное поле, без признаков жизни. Ни человеческая нога, ни звериная лапа не нарушили сияющего на морозе покрова. Какие уж тут идолища, пустынное место, каких великое множество, а все ж какая-то необъяснимая тревога накатывала, может, от пустоты?

— До темна костры не разводить, — отдавали приказы воеводы, — а как стемнеет, щитами да телегами пламя прикрывать.

Вои послушно принялись обустраиваться, быстро заполняя собой дикое пространство.

Ингварь в задумчивости подошел к обрывистому краю холма. С севера надвигалась ночь, солнце, вынырнув на прощанье из серых облаков, спешило к окоему. Его лучи мягким розовым светом красили рязанский кремль. Как близко и как пока далеко! Черная тьма стеной вставала за древней Рязанью. Завтра все решится. Ингварь хмуро сдвинул брови и отвернулся от манящего града, обвел очами заснеженные бескрайние просторы.

Не он один находился на краю — никого не замечая, в отдалении одиноко стоял бортник и, ловя последние лучи закатного солнца, рассматривал клочок бересты. Шевелил губами, видно перечитывая написанное вновь и вновь, и то улыбался как блажной, то хмурился, поджимая губы. Не иначе, умом тронулся.

«С этой маетой разберусь позже», — проворчал Ингварь, отправляясь спать.

Тишину раннего по-зимнему темного утра разорвал резкий свист и призывный рев трубы.

— Княже, княже! — кто-то тряс Ингваря за рукав. — Княже, очнись! — над Ингварем стоял воевода Сбыслав. — Глеб с дружиной своей подступился, зажали нас.

Ингварь вскочил на ноги, озираясь. Его ратные спешно натягивали броню и хватали оружие, те, кто успел изготовиться, выстраивались в линию, для обороны.

— С трех сторон — обрывы, а с четвертой вороги, говорил же, не надобно… — ворчал себе под нос, оправляя наручи, Жирослав.

— Чего ж дозорные не предупредили?! — рявкнул Ингварь.

— Прозевали, — сокрушенно покачал головой Сбыслав. — Говорят, вынырнули рязанские как из-под земли, не иначе ведовством попахивает.

— Дозоры умелые надобно ставить, — огрызнулся князь. — Много ли?

— Пока не разобрали. Поганые есть, видно, те половцы, что князей по лету сгубили.

Ингварь побагровел.

— Княже, Глеб Рязанский тя на переговоры вызывает, — подлетел к князю один из детских.

— Никакой он не рязанский, окаянный он! Каин, слыхал про такого?

Ингварь широким шагом пошел к переднему краю готовящейся битвы.

Небо посерело, еще немного и расцветет.

Внизу, выплывая из тени холма, расположилось войско Глеба. Хвост гигантской людской змеи уходил в лес, отчего невозможно было определить, сколько там ратников. Были и половцы, гарцевали на бойких лошадках чуть в отдалении, но немного, и двух десятков не набрать. У подножия, перекрывая дорогу, стояли в основном переяславские, Ингварь сумел даже некоторых признать. Есть ли рязанцы, выставил ли стольный град ополчение, чтобы поддержать Володимерича? Для Ингваря это было важно, он отправил под видом гостей посланников к рязанскому тысяцкому. Передать вести должны были на словах, бересте Ингварь не доверял, но дошли ли те лжегости до рязанской нарочитой чади, успели ли произнести нужные слова, и самое главное — поверил ли тысяцкий, что князь его душегуб… захотел ли поверить?