У Червленого яра - Татьяна Луковская

Зима вытряхивала из туч последние снежинки, снег падал крупными мокрыми хлопьями, отчего на рыжем меху душегреи блестели крупные капли. Ингварь пожаловал сестрице длиннополую шубу, но Марфа упорно надевала подарок мужа. Миронега она видела лишь издали, он ехал со своими десятками где-то впереди обоза, приближаться к светлейшей княжне ему не дозволялось, а Юрий больше не желал рисковать, устраивая мужу с женой тайные встречи. И его можно было понять, хоть и любимый сын Ингваря, а все ж подрастают и младшие братья, еще немного и они тоже будут скакать у плеча отца.

Что ежели не удастся вырваться из этого кольца княжьей усобицы? Ежели Марфе с Миронегом уж не вернуться назад к Червленому яру? Не нужны Марфе ни уютные подушки, ни трапезный стол с ароматными пирожками, она и сама научится их печь, уж не хуже княжьей стряпухи. Ей нужен только муж, отец ее дитя, а то, что понесла, неискушенная в таких делах Марфа все ж была уверена, и от того становилось и страшно, и радостно одновременно. Она нацарапала об том записочку на бересте, но передать Миронегу все никак не удавалось. В Вороноже Ингварь приставил к сестрице в услужение двух крепких баб-челядинок, но Марфа понимала, что для этих суровых молчуний она скорее пленница, нежели хозяйка. Одиночество душило.

Первыми показались костровые башни Пронска, город возвышался на крутом холме, прикрываясь темным срубом городни. От града по равнине разливался тревожный звон колоколов и била, это означало, что дозорные уже приметили большое войско и приготовились к обороне. Пронская дружина справная, хоробрая, еще не известно кто кого переборет. Ингварь подсобрал по Дону и Вороножу кого только мог, и старых, и малых, а все ж ему ли с пронскими тягаться. Оставалось только как можно быстрее подступиться к стенам, поэтому вороножская дружина, не теряя времени, сразу устремилась к валу, занимая позиции у оборонных надолбов.

— Эй, князь Ингварь Игоревич с братцем своим Константином беседовать желает! — зашумели гриди.

— Князь велит спросить, за чем его братец незваным пожаловал? — отозвались с заборола.

— Сестрицу Марфу к дому привез, — крикнули снизу.

Последовала заминка. Наверху началась какая-то суета, наконец, появился чернобородый воевода.

— Марфа Володимерьна упокоилась с миром и в Успении погребена, про то нам всем здесь ведомо, а вашему князю следует к старцам в обитель Спасскую отправляться, дабы молитвами разум вернули.

Сверху полетел нервный смех. Ингварь с каменным выражением лица подал знак, и на вал, подставляясь под стрелы, выехал онузский воевода Сбыслав.

— Себе разум верни, Жирослав, — рявкнул онузский воевода, — видал ли ты княжну Пронскую при жизни?

— Как не видывать, на глазах голубка наша росла, — чернобородый воин перекрестился.

— Так глянь на нашу.

Настал черед Марфе подниматься на вал, она видела краем глаза, как вцепились в руки Миронегу четверо воинов. Он боится за нее, боится, что шальная стрела пронзит его пташку. «Все ладно будет», — улыбнулась она ему краями губ и полезла наверх, поддерживаемая княжьими гридями.

На валу дул резкий полуночный ветер, он скинул с головы убрус.

— Здрав будь, Жирослав Мякинич! — громко крикнула Марфа, срывая голос.

И тут в воздухе запела стрела, опытный гридь повалил княжну на землю, острое лезвие пролетело мимо. Вороножцы спрятались за массивными щитами.

— Что ж вы по девке-то, дурни, стреляете?! — с укором кинул Сбыслав.

— Кто стрелял?! Прибью?! — полетело над заборолом. — Я сейчас сам спущусь, — гаркнул Жирослав.

Ворота тяжело растворились, и чернобородый воевода пешим в одиночестве вышел из града. Он неспешно прошел через деревянный мосток, озираясь. Ингварь так же без охраны двинулся к нему навстречу, расположить самого уважаемого мужа града — теперь было важнейшей задачей.