У Червленого яра - Татьяна Луковская

— Ты в Рязани. А княжна на вече была, про брата своего Глеба такие страсти сказывала. Такое сердешная пережила, не приведи Господь, Пресвятая Богородица защити, святые угодники…

— Ей поверили? — перебил Миронег.

— Так как не поверить-то, коли Дарен Кострица все подтвердил, а он муж почтенный, честный, про то здесь всем ведомо. Я его вот таким вот мальцом знавала…

— А княжна, она здесь, в Рязани?

— Отъехала она, сразу после вече. Сказывали, к постригу готовится, за убиенного брата молиться и грехи других братьев-душегубов отмаливать. Ей Ингварь приданое давал, замуж выдать хотел, а она ни в какую, от мира решила отгородиться. Оно и понятно, такая-то доля досталась. Охо-хонюшки.

— В какой монастырь?

Миронег свесил ноги, ощупав холодный пол.

— Ты чего удумал, ложись, — опять зашумела бабка.

— В какой монастырь?

— Откуда ж мне ведать, — пожала Фотиния плечами.

— А прознать про то нельзя? У меня тут серебро было, — Миронег пошарил по рубахе.

— Не было на тебе серебра, — поспешно отвела бабка очи.

— Я не в накладе, благодарствую за все, — как можно тверже произнес Миронег, — но мне крепко знать надобно, куда княжна выехала. — Мне дать больше нечего, но мне надобно узнать… Она жена моя. Узнай.

— Узнаю, узнаю, миленький. Ты покуда поспи, а я узнаю, — Фотинья уложила Миронега снова на ложе.

«Жива, жива!» — крутилось в голове.

Дверь скрипнула, это хозяйка выскользнула прочь.

— Бредит, — громко зашептала она кому-то, — про серебро свое спрашивал.

— Мы ему жизнь спасли, — отозвался ворчливый старческий голос.

— Никиша, давай вернем, грешно пораненных обирать.

— Ты над ним как курица над цыпленком квохтала, столько сил потратила, а теперь вернуть?

Миронег, сцепив зубы, поднялся, ноги дрогнули, но удержали. Шаркающей походкой он побрел по горнице на звук голосов, распахнул дверь. Старики испуганно притихли.

— Мне ничего возвращать не надобно, я и сам хотел вам отдариться, — сказал гость маленькому щупленькому хозяину. — Мне только надобно знать — в какой монастырь выехала княжна, и все.

— Прознай, Никиша, вишь, волнуется, — присоединилась Фотинья.

— Прознай, как будто я в княжьи хоромы вхож, — проворчал старичок.

— У отца Иакова поспрошай, — подсказала старуха, — вдруг ведает.

— Попробую. Так ты чей ратный-то будешь, кому сказываться? — с опаской посмотрел на гостя хозяин.

— Никому, я сам по себе.

Силы оставляли, и Миронег поплелся обратно к лежанке. «Надобно ее догнать. Она ведь думает, что меня убили. Она может постричься, тогда назад дороги уж не будет, мне ее не вернуть. Где ж сил набраться? Спешить надобно. Спешить». С этими беспокойными мыслями Миронег снова погрузился в забытье.

Ока осталась позади, перевозчик отчалил в обратный путь, Миронег тяжело забрался на коня и легонько пнул его в бока, направляя вперед. Этот коняга не был статным красавцем как прежний. Вернуть подарок жены можно было, только объявившись пред дружиной и князем, а Миронегу совсем не надо было, чтобы кто-то его останавливал, чиня ненужные преграды. Вот и пришлось продать кольчугу и купить смирного работягу. Да, может, и к лучшему, резвый конь сейчас ни к чему, неровен час скинет отощавшего седока.

Снег почти весь успел стаять, только под лапами густых елей лежали почерневшие сугробы. Дорогу развезло от жирной весенней грязи, приходилось ехать краем, по прошлогодней траве. На лодке было бы скорее, утлое суденышко подхватили бы быстрые воды Оки и сами понесли вперед, но потом следовало повернуть к Клязьме и там грести против течения. У Миронега на то не было силенок, а пешим от устья до Владимира идти больно долго, да и разлив не успеет войти в берега.