Слепое пятно - hey jenn

— Родители всегда мечтали о большой семье: несколько детей, огромный дом, пушистая собака на улице. Правда, их желания с самого начала были почти несбыточными. Есть определенные проблемы с зачатием. Ты знаешь, — Микеланджело умолкает и проводит ещё один дыхательный цикл, чтобы успокоить дрожь в голосе, — я поздний ребёнок. Далеко не по их решению — они делали всё. Летали на другой континент, платили огромные суммы, наблюдались у всевозможных врачей, чтобы получить хотя бы малый процент успеха беременности. И прежде, чем мама увидела долгожданные полоски, прошло почти десять лет. Ты вряд ли поверишь, но я не всегда был хорошим ребенком: в юности часто их обижал и расстраивал. Только по окончанию школы пришло понимание, сколько всего они пережили, чтобы привести в этот мир меня.

По щекам текут слёзы. Все пространство в груди заполняется глубоким сочувствием и стыдом за то, что я никогда не пыталась узнать о нём подробнее. Жила с тем, что придумала и сама возвела. Знала ли я хоть какую-то из его травм, проблем или причин становления на самом деле? Знала ли о прошлом, о том, что он когда-то чувствовал и переживал? Все это время мы были почти незнакомыми людьми, хоть и навсегда близкими, связанными и родными.

«Я ничего не знала о нём».

— Мама смогла забеременеть на стыке пятидесяти лет. Без практик и тысячи наблюдений сверху. Бог услышал их молитвы и ответил на них ребенком, который умеренно и гармонично развивался. Никаких патологий, комфортное развитие плода. Я счастлив за них и отправляюсь в экспедицию. Родители узнают пол будущего ребёнка, ждут скорейшего возвращения сына домой, но никаких вестей нет. Мама неустанно молится и старается не терять надежды, хотя она меркнет с каждым днем. Потом ты уже знаешь: зафиксированный обвал на раскопках, эксперты предвещают смерть, по оценкам мы не доходим даже до минимального процента выживания. Мама теряет ребёнка, смерть в утробе.

Я закрываю рот ладонью и всхлипываю вслух, больше не в силах сдерживаться. Глазами, полными слез, смотрю на его закрытое руками лицо и понимаю, что он тоже живой. Ему тоже было больно всё это время. Мягко отталкиваю его от перил и захватываю в крепкие объятия, утыкаясь лицом в рубашку. Обнимаю и реву, не в силах что-либо сказать и как-то утешить. Он нежно прижимает меня к груди и осторожно поглаживает волосы. Мы пытаемся нормализовать дыхание, успокоить внутреннюю боль, от которой невозможно спрятаться.

Около десяти минут молчания.

Тихих всхлипываний, холодных слез и рваных выдохов. Замерзшие ноги, иглы в сердце, сметающая всё на своем пути тоска. Неловкое шмыгание, никогда не умирающая любовь и теплая нежность рук.

— Родители считают тебя почти своей дочкой. Без фанатизма, конечно, но не могут отделаться от этого ощущения и родственных чувств. Мама никогда не хотела тебя оскорбить: наоборот порадовать, снять тяготы свадебного планирования. Я никогда бы не подумал, что для тебя это важно. Стоило спросить. Прости за то, что испортил наш день для тебя.

— Я никогда не хотела играть пышную свадьбу, — качаю головой, вжимаясь лбом ему в грудь, — мне всегда было всё равно. Просто это стало ещё одним поводом затаенной обиды и злобы. Мне нравилось винить тебя во всём, видеть только негатив и зацикливаться на нём. Ты никогда не делал мне больно, хотя я тебе делала постоянно. Нужно было честно открываться, откровенно разговаривать, не лгать в глаза и не замалчивать проблемы. Прости меня за эти годы, в которых тебе приходилось быть виноватым и несчастным. Мне стоило узнать и выслушать тебя своевременно.