Слепое пятно - hey jenn

— Я тогда не знал, что родители придут, — он прижимает губы к моему темечку и мы долго стоим в тишине, прежде чем он продолжит, — просто не хотел выглядеть идиотом в твоих глазах, который даже свидание не может нормально спланировать. Вот и решил сделать вид, что всё идёт по плану. Я никогда не стыдился тебя, а они с самого начала знали, какая ты: мы ведь учились вместе. Я много о тебе рассказывал, они тоже восхищались твоим умом и характером.

Дерево демонизации родителей Мика и его самого сгорает на глазах, оставляя после себя приятное тепло внутри.

Совсем скоро на его месте начнет цвести нежно-лиловая глициния с честными, больше никогда не обезображенными и злыми воспоминаниями о любви.

Стекла ненависти наконец-то трескаются, линзы рассыпаются и позволяют смотреть на вещи без всегда болезненной, обиженной призмы вечной жертвы.

— Прости меня за всё, — я поднимаю на него зареванное лицо и вижу самую родную из улыбок.

Мы ещё долго разговариваем.

Говорим о самых разных вещах, которые только могут придти в голову. Какие-то старые вопросы, обиды, сомнения. Попытки понять друг друга из прошлого. Теперь я знаю: он бы никогда не осудил меня, потому что сам всегда был человеком. Со своей болью и тяжелыми решениями.

Он не был идеальным мальчиком. Просто его жизненный сценарий заключался в желании дарить радость близким, сполна отплатить им за подаренную любовь и не огорчать их. Оставаться надежным оплотом тепла и понимания в самое тяжелое время.

Мы коснулись и Эммы.

Подумать только: я призналась ему. Рассказала в глаза о своих мыслях, нежелании рожать и о том, что подарила нашей дочери жизнь в попытке откупиться за спасение своей. Сейчас я понимаю, что это было заранее глупым и абсурдным решением, но тогда всё казалось иначе.

— Я бы не смог отплатить тебе за рождение Эммы спасением всех жизней мира, — он стоит у двери, утирая с лица мокрые следы, — ты основательно переплатила, Пирс.

— Дурак, — тепло улыбаюсь и подбегаю вернуть ему ранее накинутый на плечи блейзер, — спасибо.

— За пиджак? — он наигранно вскидывает брови, возвращаясь к нашей излюбленной гротескной игре.

— За всё, — мягко ударяю в плечо и закатываю глаза, позволяя себе вдоволь рассмеяться.

— И тебе, — он берет мою ладонь и, не переплетая пальцев, слегка сжимает её: так он вкладывает любовь.

— Стой, — судорожно вырываю руку и торопливо достаю из кармана джинс брелок с горой Монблан, словно она может куда-то пропасть. Его игривое удивление сменяется настоящим. Мик внимательно смотрит на безделушку, и только потом на меня, словно не может поверить в происходящее, — с днем рождения дочери.

— Пирс, — он качает головой, расплываясь в улыбке, принимает фигурку в руку и крепко, но бережно сжимает её, — это самый лучший из возможных подарков.

— Иди давай, — киваю головой в сторону гостиной, грубо прерывая нашу возможность проговорить здесь весь вечер, — гости уже заждались.

— А ты? — Мик отрывает взгляд от горы и с подозрением косится, — Эмме еще свечи задувать, тебя не выпустят без пробы торта. Я об этом позабочусь.

— Покурю и приду, — с усмешкой прикрываю глаза, — я не собиралась уходить.

20 — характерный щелчок

Среда. Вечер.

Эмма уже задула свечи, счастливо восседая в центре семейного стола.

Гости громко аплодировали, дедушка утирал слёзы, Микеланджело стоял в обнимку с матерью, на ухо о чем-то болтая. Людей было столько, что затеряться в их количестве было обычным делом: никто бы точно не смог доказать твоего присутствия или отсутствия на таком обширном вечере.

Однако, я хотела находиться здесь. Мне было приятно наблюдать за Эммой, её реакциями на торт и дикой палитрой эмоций, которые ее переполняли. Я почти никого здесь не знала, но все равно не чувствовала себя чужой. В этом доме растёт моя дочь, живут самые родные и близкие люди.