Только не мы - Игорь Толич

Идти было километра два, с неба сыпал приятный мелкий снежок, а пурга совсем утихла. Путь нам подсвещали уличные фонари. От них веяло спокойствием и тишиной. Я хотела перехватить у Габи её чемодан, показавшийся мне достаточно тяжёлым, но она посмотрела на меня суровым взглядом арийского воина, и я прекратила симулировать отвагу там, где ей было не место.

Дома нас встретил Андрис. Он открыл дверь и предстал перед Габи в обычном для домашней обстановки виде: старые шерстяные брюки, серые и чуть великоватые, фланелевая рубашка в крупную белую клетку на светло-голубом фоне. Но почему-то именно сейчас, стоя на пороге вместе с Габи, взъерошенная от снега и весёлая от разговоров и лёгкого хмеля, я обратила внимание, что Андрис немного похудел, и теперь его рубашка сидит свободно, а брюки, и раньше большие, сейчас едва держатся на нём. Андрис надел очки для чтения, которые внешне добавляли ему лет, но делали его лицо более аттическим, отчего мне показалось, что в дверном проёме стоит совсем не мой муж, а по-своему красивый, пожилой мужчина, воспитанный в духе аристократизма.

— Добрый вечер. Добро пожаловать, — сказал Андрис. Он говорил по-русски с сильным акцентом и в разговоре со мной предпочитал родной язык, но для Габи, не знавшей латышского и уже забывшей литовский, Андрис сделал исключение. — Я вас ждал. Задержан самолёт?

— Да, — ответила я, входя следом за Габи, — мы ещё в кафе зашли.

— Правильно, — похвалил Андрис. — Но я надеюсь, вы не ели. Я сделал ужин.

Я улыбнулась ему и не сдержала порыва поцеловать мужа при гостье, что немного смутило Андриса, и он поспешил в гостиную, чтобы похлопотать о накрытии стола.

Мы ужинали при свечах, в свете нарядной ёлки и моей библейской экспозиции, которую Габи не могла не отметить. Ей нравилось буквально всё: она непрерывно восторгалась то видами из нашего панорамного окна, то вкусом бефстроганов, который приготовил Андрис специально к нашему прибытию, то сдержанным убранством дома. Особенно Габриелю впечатлило наличие двух санузлов в квартире. Габи сказала, что это верх комфорта, и в такой обстановке она бы серьёзно подумала о расширении семьи.

После этой фразы мы с Андрисом уткнулись каждый в свои тарелки и замолчали.

— Я что-то не то сказала?.. — виновато спросила Габриеля.

— О нет, что вы, Габи, — ответил Андрис. — Илзе и я думаем об этом тоже. Большая семья — это счастье. Но счастье непростое. У меня есть два брата, старшие. Отец рано ушёл из жизни. Мне было шестнадцать. Роберт и Александр, это мои братья, стали много работать. Благодаря им тоже я получил хорошее, дорогое образование. Если бы ни они, мне и маме стало трудно.

— А почему ваш отец рано ушёл? — вновь задала вопрос Габи.

Я бросила на неё гневный взгляд, но было уже поздно — вопрос прозвучал.

Тем не менее, Андрис ответил просто:

— Рак. Это наказание Господа за мировой прогресс.

— Не думаю, что раньше раковых больных было меньше, — рассудила Габриеля. — Просто медицина только недавно научилась распознавать такие заболевания.

— Вы правы, Габи, — из вежливости не стал спорить Андрис. — Но у всего есть своя роль. У заболеваний — тоже.

— А какая роль у заболеваний?

Андрис на минуту задумался, подбирая в уме русские слова, и сказал:

— Заболевание учит знать ценность жизни. Нет ценности там, где нечего потерять. Мы почти не замечаем наши руки, пока не ударим их. Мы ходим и дышим, но не помним, что когда-то не умели сами дышать и ходить. И не вспомним, пока не разучимся или не встретим кого-то, кто не может, как мы.

— Вы считаете, что болезнь — это благо?

— Это разница, — мягко произнёс Андрис, а затем прибавил: — Антоним. Свет — тьма, дождь — засуха, здравие — болезнь. Если исключить одно, второе потеряет смысл. Бессмысленно то, что постоянно. И только временное наделено ценностью и смыслом.