Только не мы - Игорь Толич

Она не упрекала меня за то, что страдаю я отнюдь нехудожественно: от меня разит настоящим человеческим адом, а от слёз лицо моё приобрело одутловатые, глупые, болезненные черты. Живые люди проходят стадию отчаяния и самоуничтожения совсем не так, как показывают в фильмах: убитый горем герой в безупречном белом смокинге на фоне трагически собравшихся туч воздымает руки к небу, пронзительно вскрикивает душещипательное «Нет!» и падает на колени, медленно закрывая тоскливые глаза.

В реальности боль пожирает безжалостно и целиком, порой не оставляя сил ни на крики, ни на картинные жесты. Ничего прекрасного в боли не остаётся, даже если ей подвергается красивый человек, он превращается в безобразного и жалкого, потому что беспокойство о себе исчезает, и остаётся лишь грубый кусок неотёсанного страдания.

Вот и я валялась таким же куском, утешаемая Габриелей, которая не могла никак исправить моё прошлое, но всё же пыталась вернуть мне надежду на будущее.

— Илзе, пора приводить себя в чувства, — сказала Габи. — У тебя скоро день рождения. Ты ведь не хочешь прореветь и его тоже.

Честно сказать, мне было совершенно всё равно.

Я перестала следить за календарём и не заметила, что прошёл уже месяц после нашей последней встречи с Тони. Он не писал мне. Я не писала ему. Всё выглядело как полный и окончательный крах. И только мысли о нём продолжали кипеть по-живому, но Габи убедила меня, что вскоре и это пройдёт.

— Нужно ещё время, — заявила она, умудрённая личным опытом. — Кроме того, ничто так не лечит от прошлых отношений, как новые знакомства.

Я решила поверить ей. Габи помогла мне наконец выползти из кровати, от которой, ещё чуть-чуть, и уже начались бы пролежни.

Мы сходили по магазинам. Габи отвлекала меня разговорами. Через пару дней я всё-таки научилась самостоятельно выбираться из постели и передвигаться в пространстве, не падая каждые пять минут, чтобы поплакать.

Специально для меня Габриеля договорилась с Вовой, чтобы он подыскал среди своих знакомых мужчин хорошего парня, и устроила двойное свидание в японском ресторане.

Мне не нравились подобные места. Я чувствовала в них непреодолимую фальшь: возможно, действительно японскими там оставались лишь заковыристые названия блюд в меню, но всё остальное оставляло желать лучшего — официанты из Средней Азии, притворяющиеся японцами; лаундж из колонок, слабо сочетающийся с модными показами, которые крутили на развешанных повсюду экранах; яркие, дорогие коктейли, неподходящие ни к рыбным блюдам, ни к оформлению ресторана в виде иероглифов и бамбуковых стеблей.

Но я не стала привередничать, понимая, что Габи и Вова стараются в меру своих сил и фантазии, стараются для меня.

Я пришла в самом сексуальном платье, на которое смотрела слишком долго, чтобы не купить его, когда объявили сезонную распродажу. Платье цвета морского бриза — не синее, не голубое, не бирюзовое и не зелёное, а наполненное всеми этими оттенками в единой утончённой гармонии.

Пожалуй, оно выглядело чересчур помпезно для рядового похода в ресторан и до вульгарности смело для первого знакомства с человеком, о котором я ещё ничего не знала.

Его звали Станислав, и, конечно, моё появление впечатлило его, когда я, мягко поводя открытыми плечами, села рядом с ним, застенчиво опустила ресницы и поздоровалась со всеми присутствующими. Даже Габи чуть не проглотила коктейльную соломинку.

Станислав был высоким, ладно сложенным мужчиной. Думаю, многие хотели бы верить, что он одинок и находится в романтическом поиске, но мне с трудом верилось, что людям с такими внешними данными удаётся долгое время пребывать наедине с собой. Впрочем, то же самое можно было сказать и обо мне, если не видеть собственными глазами, как ещё неделю назад меня растаптывало непростительной и бессовестной мукой.