Только не мы - Игорь Толич

— У тебя, — Тони усмехнулся коротко, а потом вдруг рассмеялся, истерично и громко. Его волосы, отросшие на макушке, подметали пол, когда он вертел головой от смеха. Внезапно Тони остановился, поцеловал меня и произнёс: — А если серьёзно, я теперь полный и абсолютный бомж. Придётся брать новую ипотеку, которую, боюсь, мне могут не дать. К тому же необходимо оформить развод. И я не уверен точно, что Катя так запросто мне его даст. Но сейчас я не хочу об этом думать. Я ушёл и, наконец, чувствую себя по-настоящему свободным.

Мне не верилось. Не верилось ни в эту минуту, ни на следующий день. Да и спустя неделю, которую только предстояло прожить, я никак не могла поверить, что почти все мытарства позади. Я не могла подобрать слова, чтобы выразить свою радость, потому что радость, хоть и присутствовала во мне, была несмелой, недоверчивой. Моя радость проливалась солёными каплями из глаз, утопала в тугом сплетении рук, пробиралась к мочке уха и пряталась за ней шёпотом. Моя радость не желала бурной огласки, но желала быть услышанной. А я робела и стягивалась в комок кроткой мольбы: «Пусть всё так и остаётся…».

Пусть Тони всегда теперь гуляет по квартире нагишом, хозяйничает у плиты, варит нам кофе и колет лёд для виски…

Лёд выскальзывает из-под ножа. Тони матерится, пытается поднять его с пола. Кусочек, как назло, выпрыгивает из пальцев. Подлетает Клаус, уверенный, что ему предстоит весёлая забава. Тони случайно наступает ему на хвост. Клаус визжит. Тони хватает его на руки, утешает, ворча и извиняясь. А я хохочу так, что начинается резь в животе, но остановиться не могу. Тони целует меня. Я целую Клауса в розовый нос. Мы стоим втроём посреди кухни, где на полу уже растекается пятно воды от тающей льдинки, но никто уже не помнит об этом, не беспокоится…

— Тони, — спросила я, когда мы, забравшись в кровать, включили кино и смотрели его под виски и банку мороженого, которое купили в супермаркете, — почему ты не рассказал мне обо всём раньше?

— О чём?

— Обо всех этих вещах — займах, ипотеках, судах…

Тони дожевал ложку мороженого, воткнул её обратно в банку и опустил голову на подушку, подложив под затылок руку.

Мне нравилось следить за тем, как он привыкает к новому дому, к новому укладу жизни. Как свыкается с мыслью, что он здесь больше не гость, а полноправный член нашей совсем маленькой, совсем юной семьи.

Утром мы вместе достали из шкафа спавшую там весь год ёлку, а Тони сказал, что по-хорошему нужно поставить живую. Потом мы пошли в магазин, и пока я выбирала мороженое, Тони куда-то исчез.

Оказалось, он сбегал на улицу, договорился с продавцом, и по выходу из супермаркета нам вручили связанное бечёвкой зелёное дерево. Теперь оно стояло посреди комнаты, закрывая балкон, ещё ничем ненаряженное, только гирляндой, но запах уже распространился по всей квартире. Запах, от которого пробирало до мурашек, и можно было просто лежать в кровати, глядеть на мерцающие огни и дышать ароматом хвойного леса, будто мы на пикнике или в походе, но нам тепло и сладко от сливочной неги мороженого, от древесных ноток виски, оттого, что мы втроём, и никто никуда больше не уходит.