Исключительно моя - Ника Орлова

Срываюсь в коридор, вынимаю мобильный и получаю шок. Двенадцать пропущенных, два от Леры, остальные от Вадима. Поворачиваю аппарат, сдвинута кнопка звука. Даже руки трястись начинают. И так сложный день, еще и за это оправдываться.

Нет сил. Что за наказание?

Возвращаюсь с телефоном обратно.

— Звук отключился, не видела, извини.

— Бл*дь, Яна, тебе что, двенадцать?! Нужно посерьезнее относится к некоторым вещам! Звук у нее отключился. Ты знала, что я приеду. А если бы у меня не было ключа, мне под дверью сидеть?! Полтора часа! Я что пацан или лох, типа Кириенко?!

— Хватит орать! Так получилось. А если что-то не устраивает, найди себе серьезную. Мухину нужно было на дачу свозить, ее ждать не нужно, сама в трусы запрыгнет.

Карие глаза обдают меня молнией, он делает ко мне два шага. Кажется, я перегнула.

Его пятерня ложится сзади на мою шею и резко притягивает к себе.

— Ты как разговариваешь, девочка? Тебе напомнить твои права? А после и обязанности!

— Я помню, — шепчу со страхом.

Его жесткий захват вмиг сбивает с меня спесь. Мне страшно. На его лице неподдельная ярость.

— Тогда выполняй.

— Что ты хочешь?

— Минет сделай.

Сглатываю. Мелкая дрожь пробирает тело. Я и так напряжена до предела, да и какая из меня любовница. Мой секс с Костей был эпизодическим, он постоянно уезжал, приезжал, мог по три недели не появляться. Опыта, прямо скажем, у меня в этом деле едва на единицу. Господи, сейчас еще тут облажаюсь, и это будет полный крах.

— Яна, очнись! Раздевайся!

Начинаю судорожно расстегивать молнию платья на спине, но она, как назло, не поддается. Не знаю, что заклинило, молния или дрожащие руки, но мне всего пару шагов до истерики.

Никольский не выдерживает, разворачивает меня, дергает молнию. В этом порывистом движении ощущается не просто сила, скорее, грубое подчинение своей воле, и я замираю. Но замок не расстегивается до конца, и правда, заклинил.

— Твою мать!

Он дергает края ткани с такой силой, что она трещит и разрывается, а потом еще. Разорванное почти надвое платье опадает к ногам, Вадим снова поворачивает меня к себе.

— Раздевайся, — уже спокойнее, но в словах я четко слышу сигнал опасности.

Под его пристальным взглядом снимаю белье и опускаюсь на колени.

Жар приливает к лицу, дышать становится трудно.

Все еще дрожащими руками расстегиваю пуговицу на его брюках, тяну за молнию и спускаю штаны вместе с бельем. Беру в руку эрегированный член, когда он так успел возбудиться, когда рвал платье?

Вбираю головку в рот, он шумно втягивает воздух. Выдавая обратно негромкий выдох наслаждения.

Меня колотит, он это видит, но даже не пытается помочь или остановить. Насаживаюсь сильнее и начинаю двигать головой.

У Никольского вырывается стон, мимо воли, надрывно. Я продолжаю, он зарывается мне в волосы, сильнее прижимает к себе, еще несколько движений и он уже не сдерживается.

— Да, продолжай, — хрипит, не отрывая глаз от моих действий.

Его рука все крепче удерживает мою голову, почти не остается пространства для движения, он начинает двигаться навстречу, сначала незначительно, а затем жестче, еще жестче и еще.

Задыхаюсь, он заполняет мой рот и таранит, не оставляя возможности дышать. Чувствую, как подкатывается чувство тошноты.

Боже, нет!

Мне реально плохо, я пытаюсь его оттолкнуть, но он не дает.

И тогда из глаз брызгают слезы, скатываются по щекам густыми бороздами и капают на пол.

Никольский останавливается, выходит.

— Что случилось? — дышит тяжело, возбужден до предела.

— Я так не умею, — как же мерзко сейчас вот так стоять перед ним на коленях и реветь.

Он рывком поднимает меня на ноги.

— Что ты не умеешь? С таким дерзким языком, нужно и сосать виртуозно, Яна. Иначе нах*р он нужен? Или ты думала, мы только разговаривать с тобой будем, по душам?