Плотское желание - М. Джеймс

Кое-что из того, о чем мы говорили прошлой ночью на пляже, снова всплывает в моей памяти, когда она ставит на стол тарелки с вафлями, яичницей и беконом, а также стеклянную банку с сиропом. апельсиновый сок и кофе, и у меня складывается четкое впечатление, что все это потому, что она нервничает. Ей проще занять себя приготовлением большого завтрака, чем думать о том, почему она так себя чувствует.

— Я понимаю, почему тебе здесь нравится, — говорю я ей, откусывая кусочек яичницы. Она поднимает взгляд от своей тарелки, и на ее лице появляется удивление.

— Понимаешь? — Удивление заметно и в ее голосе.

Я киваю.

— Здесь чувствуешь себя как дома. Как будто ты живешь здесь уже долгое время. Не в плохом смысле, — поспешно добавляю я, заметив, как она переводит взгляд на потертый линолеум вдоль прилавков.

— Так и есть. — Эмма возится с вилкой, словно решая, сказать мне что-то или нет. — Вообще-то я живу здесь с самого детства. Мой отец купил эту квартиру. Он был водителем-каскадером.

— Правда? — Мои брови удивленно приподнялись. Я не ожидал такого. — Это неплохая карьера. Впечатляет, честно говоря. Жаль. Я бы с удовольствием с ним познакомился.

Эмма моргает на меня, теперь ее очередь удивляться.

— Откуда ты знаешь, что он умер? Я ничего об этом не говорила.

Я пожимаю одно плечо.

— Твой голос выдал, когда ты упомянула о нем. Мой отец тоже недавно умер, около восемнадцати месяцев назад. Так что не так уж и недавно, я полагаю, хотя иногда мне так кажется. Особенно если учесть, какую ответственность он мне оставил.

Эмма медленно кивает, и что-то в ее лице смягчается.

— Шесть месяцев назад, для меня, — мягко говорит она. — Рак легких. Это было довольно быстро. Он оставил мне квартиру… — Она поднимает руку, жестом указывая на пространство вокруг нас: — Но не так много денег, чтобы справиться с этим. Ипотека, налоги на недвижимость, обслуживание, все это быстро накапливается.

Она делает долгий, медленный вдох.

— Я была груба вчера вечером, на пляже. Мне жаль. Я ни с кем не говорю о таких вещах, даже с Бренданом. С моим другом с работы, — добавляет она, увидев вопрос на моем лице. — Особенно я не хотела говорить тебе. Это не те проблемы, которые нужно решать, и я не хочу, чтобы ты думал, что это так. Особенно сейчас, когда… границы между нами размыты.

Это один из способов сказать это. Я не знаю, что ей ответить. Услышав все это, я хочу попытаться решить ее проблемы. И я мог бы. Я мог бы выкинуть на них столько денег, что все они исчезли бы. Я мог бы выплатить ее ипотечный кредит и даже не заметить ни одной вмятины на своих счетах. Но глядя на ее лицо, на беспокойство, избороздившее ее брови, я понимаю, что это не выход. Это не то, чего она хочет.

— По крайней мере, позволь мне давать тебе достаточно чаевых, чтобы облегчить тебе жизнь. — Я испустил долгий вздох. — Я знаю, ты скажешь, что именно этого ты и не хочешь, но ты не можешь позволить мне быть полностью беспомощным в этом, Эмма. Я…

Ты мне небезразлична. Но то, как сжался ее рот, не дает мне сказать это.

— Пожалуйста, не надо. — Ее голос понижается, становится приглушенным, что мгновенно заставляет меня насторожиться. Она чего-то не договаривает. — И, пожалуйста, не спрашивай меня почему.

Мне и не нужно спрашивать. Я и без ее слов почти уверен, что это как-то связано с ее мудаком-начальником. Но я также подозреваю, что, если буду настаивать, это разрушит хрупкое счастье утра.

Я должен надавить на нее. Но я хочу побыть с ней здесь подольше, вот так. Это желание слишком сильно, и оно побеждает. Несмотря на это, пока мы заканчиваем есть, между нами возникает напряжение, которого раньше не было.

— Я приберусь, пока ты разложишь свои вещи, — говорю я ей, вставая и убирая тарелку, и она слегка улыбается. Она не такая расслабленная, как раньше, как будто у нее на уме другие вещи.