Сердца небес - Кэтрин Вилтчер

— Это не моя история, чтобы делиться ею, — я прислоняюсь спиной к столу и готовлю себя к жестоким последствиям моих следующих слов. — Это не ее вина, Данте. Не отталкивай то единственное, что может все исправить.

Ответный смех пугает своей сложностью. Это смех человека, который действительно живет без раскаяния. Впервые за семнадцать лет он начинает пугать меня до усрачки.

Однажды ночью в Афганистане он рассказал мне правду о себе. О том, кем он был и что делал. Я знал, почему он бежал от торговли наркотиками, и затем, почему вернулся. В свою очередь, я заполнил для него пустоту. Я тот брат, о котором он всегда мечтал. Но братья могут восстать друг против друга, даже те, кто не является Эмилио Сантьяго.

— Я должен был оставить ее на тротуаре, — снова невнятно произносит он, качая головой из-за своей очевидной неосмотрительности. — Я должен был просто трахнуть ее за прилавком того винного магазина… Ив чертова Миллер своими идеальными сиськами и лживыми глазами морочила мне голову, когда та должна была быть занята работой. Мне следовало просто использовать ее, как и всех остальных.

— Она никогда не лгала тебе. Она понятия не имела о своем отце.

— А может и знала.

— Ты действительно так плохо о ней думаешь?

— Черт побери, да.

— Тогда ты дурак. Слепой, введенный в заблуждение дурак.

Данте резко, будто на пистолетный выстрел поворачивает голову. Это нервирует, учитывая, сколько он выпил, но этот человек — убийца до мозга костей. Ив успокаивает худшее в нем, но сейчас она уже на полпути в Майами. В этой комнате остался только я, и если сегодня тот день, когда я должен умереть, то я сделаю это, не скрывая своих мыслей.

Он поднимается с дивана и медленно подходит ко мне. Данте больше не так неуверенно держится на ногах, по крайней мере, теперь, когда у него есть цель. Я выпрямляю спину и готовлюсь к удару либо сжатым кулаком, либо ножом, который, я знаю, он прячет под рубашкой, когда Ив нет рядом.

— Не хочешь снова назвать меня дураком? — спокойно говорит он. — Возможно, в следующий раз делай это прямо мне в лицо. Так получишь более скорую реакцию.

— Ты собираешься оттолкнуть и меня, Данте?

— Я сделаю хуже, если ты не извинишься.

Я поднимаюсь на ноги, чтобы встретить его.

— Моя жена мертва. Даже бог или хор гребаных ангелов, поющих «Аллилуйя», не смогут вернуть ее мне, но для вас с Ив еще не слишком поздно.

Он останавливается в удивлении. Я никогда не говорю о своей жене, но моя боль безоговорочная. Она всегда была рядом и почиталась с того момента, как он позвонил мне через два дня после похорон и предложил мне заглушить ее. Я позволил ему открыть меня для существование без ограничений и принял это с радостью, потому что мне больше не для чего было жить.

— Хватит этих кровоточащих сердец, — бормочет Данте. — Я недостаточно пьян для этого дерьма.

— Ты прожил свои тридцать восемь лет, держа руку на кнопке самоуничтожения, — сердито говорю я ему. — Не превращай Ив в продолжение одних и тех же надоевших ошибок. Не просыпайся завтра с сожалением о ее существовании. Я бы сделал все, чтобы вернуть Ребекку: попробовать ее на вкус, обнять, лечь рядом с ней и снова слушать ее дыхание. Эта жизнь, полная охоты и убийств… это вносит порядок в нашу анархию, но ни на секунду не сомневайся, что я бы не отказался от всего этого, если бы случилось чудо, и она вернулась ко мне. Ты хороший человек, несмотря на то, что ты о себе думаешь. Ты самый храбрый засранец, которого я когда-либо знал, но ты так ослеплен своим прошлым. Это твоя самая большая слабость. Это твой единственный шанс быть счастливым, а ты отказываешься от него из-за формальностей. Ив — не ее отец. Ив ничего не знала о своем отце. Я больше не могу быть твоей совестью, когда дело касается ее, тупой придурок. Ты должен взять эту ответственность на себя.

Это самое большее, о чем я когда-либо говорил с ним, и самое большее, о чем я когда-либо буду говорить.