Воровка - Тара Кресцент

― Самодовольным? Я? Ты меня ранила, Лучия. ― Мы пристегиваемся к своим креслам, и Антонио наклоняется вперед, его глаза сверкают. ― У тебя когда-нибудь был секс в самолете?

Никогда. По мне пробегает дрожь предвкушения. У нас нет времени на сон, до Лондона всего несколько часов, но я могу придумать и другое применение кровати. В конце концов, у нас медовый месяц.

А еще есть работа.

― Мы должны спланировать ограбление, ― подавленно говорю я. ― К тому же, разве ты не насытился мной прошлой ночью?

― Насытился? Ты, конечно, шутишь, Лучия.

Меня осеняет случайная мысль.

― А как насчет тебя, был ли у тебя секс в самолете?

Он качает головой.

― Ты уже должна знать, что моя жизнь не так интересна, как о ней пишут таблоиды. ― Его глаза смотрят на меня, искушая. ― Это будет впервые для нас обоих.

Самолет взлетает. Как только пилот дает добро, Антонио похлопывает себя по коленям.

― Мне нравится, как эти штаны для йоги обтягивают твою задницу. Иди сюда.

Джессика сидит в алькове и не видит нас.

― У нас есть работа, ― протестую я, но даже мне слышно, что в моем голосе не хватает убежденности.

― Садись ко мне на колени, и мы сделаем это.

Он откинулся на спинку кресла, его бедра раздвинуты. Он выглядит мощным, доминирующим и невероятно привлекательным.

Он полностью выздоровел. Врачи разрешили ему вернуться к любой деятельности. Я же сомневаюсь, не желая вновь испытать муки той ночи, которую я провела в приемном покое больницы, не зная, будет ли Антонио жить или умрет.

Но наши отношения научило меня тому, что я не могу жить в страхе.

И я скучала по этому. Я скучала по нашим играм.

Я отстегиваю ремень безопасности и перебираюсь к нему.

― Как бы вы хотели меня, сэр?

― Вопрос с тысячей заманчивых ответов. ― Он задумчиво смотрит на меня. ― Сядь. Лицом ко мне. Широко раздвинь ноги.

Я подчиняюсь без колебаний, мое сердце колотится от предвкушения.

― Хорошая девочка, ― говорит он, и я чувствую, как по спине пробегают мурашки. ― Давай обсудим ограбление.

Черт. Типичный Антонио. Он уже знает, что я не могу думать, когда он прикасается ко мне, и все же он говорит это, ожидая, что я буду планировать крупную кражу произведений искусства. Я стискиваю зубы и делаю все возможное.

― У меня не было возможности просмотреть конверт с документами, который ты мне дал. Что это за чертежи?

Он расстегивает пуговицы на моей рубашке и распахивает ее. Его руки обхватывают мою грудь, крепко сжимая ее.

― Через два дня Артур Кинкейд будет отмечать свое 80-летие в кругу близких друзей. Он устраивает домашнюю вечеринку в своем шотландском замке.

Чертежи замка. Понятно. Я прикусываю губу, пытаясь сосредоточиться на задаче.

― Домашняя вечеринка? Это что, роман эпохи Регентства?

― Ты читаешь романы? ― В голосе Антонио слышатся нотки веселья. ― Я каждый день узнаю о тебе что-то новое. У тебя есть любимая книга?

― Ну, есть одна, в которой героиня угрожает застрелить героя… ― В моем голосе слышен намек. ― Мне всегда она нравилась.

Он смеется, его дыхание согревает мое ухо, а большим пальцем он нежно поглаживает вершинки моих сосков.

― Картины хранятся в надежном месте в Лондоне с тех пор, как ты украла его Караваджо, но на день рождения Кинкейда их перевезут в Шотландию. Он собирается выставить все тридцать семь работ в своем бальном зале.

― Бальный зал. Я определенно попала в исторический роман. Там будет богатый герцог, живущий затворником, у которого на удивление хорошие зубы?

― Что?

Антонио, очевидно, никогда не читал романы в стиле регентства.

― Неважно. Значит, он их открыто демонстрирует. ― Я с отвращением качаю головой. ― Он чувствует себя безнаказанным, потому что считает, что происхождение украденного им искусства неизвестно. Он думает, что все записи были утеряны, уничтожены нацистами.

Губы Антонио касаются моего уха.