― Но?

Я ерзаю на его коленях.

― Я провела свое исследование. Мы с Валентиной отследили принадлежность двадцати девяти из тридцати семи картин.

― Почему ты не предупредила власти?

― Антонио Моретти предлагает мне позвонить в полицию. Я каждый день узнаю о тебе что-то новое. ― Я задыхаюсь, когда он щиплет сосок, и пытаюсь не растерять свои мысли. ― Что бы я сказала властям? Артур Кинкейд отвратительно богат и имеет весомые политические связи. Как копы получат ордер на обыск его дома? У них нет достаточных оснований.

― Верно. Надо иметь в виду. ― Он развязывает шнурок на моих штанах для йоги и просовывает руку за пояс. Он прижимается губами к моей шее, а его рука движется вниз по моему животу.

О, черт, да.

― У нас есть чертежи, ― вздыхаю я. ― Что еще?

― День рождения начинается с вечеринки, ― говорит он, нащупывая мой клитор уверенными пальцами. ― Я приглашен.

― Приглашен? ― Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. ― Как? Почему?

Его улыбка медленная и лукавая.

― Я передал ему информацию о воре, который украл его Караваджо. Теперь я новый лучший друг Кинкейда. Это мой способ попасть внутрь.

― Твой путь, а не наш? Ты же не пытаешься оставить меня в стороне от этого дела? ― Кажется, я обиделась. ― Единственная причина, по которой ты смог так быстро собрать эту информацию, заключается в том, что у нас с Валентиной уже было досье на Кинкейда.

― Оставить тебя в стороне? ― Он поглаживает мой набухший клитор. ― Я не дурак, cara mia.

Горячая волна возбуждения захлестывает меня.

― Хорошо, ― говорю я, успокаиваясь. ― Это хорошо. А что насчет…

― Позже. ― Он берет мой подбородок и тянет к себе. Его губы находят мои, его язык проникает в мой рот и встречает мой стон. ― Сначала, маленькая воровка, я заставлю тебя кончить.

Он обводит мой клитор, медленно и неумолимо. Снова и снова, снова и снова, постоянный ритм сводит меня с ума, подталкивает к краю. Антонио зажимает мой налившийся сосок между большим и указательным пальцами, и все мое тело напрягается в ответ.

― Антонио, пожалуйста… — Я ерзаю на его коленях, отчаянно нуждаясь в трении, в облегчении.

Антонио ухмыляется и прижимается губами к моему уху.

― Такая хорошая девочка. Хочешь кончить, tesoro?

Я чувствую, как его член упирается мне в задницу, и это еще больше разжигает меня.

― Да, ― задыхаюсь я. ― Пожалуйста.

Он отпускает мой сосок и вводит в меня один палец, глубоко и сильно. Я вскрикиваю и прислоняюсь головой к его плечу. Кульминация накатывает на меня с силой приливной волны. Я стою на краю пропасти, мое тело напряжено, дыхание неровное.

И тут оргазм сметает меня, толкая за край.

Миллион острых игл наслаждения пронзают меня, и я падаю.

Я лечу.

Антонио продолжает нежно гладить меня, пока мое дыхание замедляется, а содрогания стихают.

― А теперь, ― говорит он, когда я прижимаюсь к нему, удовлетворенная и приятно ошеломленная, ― что ты говорила об ограблении?

Как, по его мнению, я должна думать?

― Антонио, я вижу одну большую проблему. Как мы покинем отдаленный шотландский замок с тридцатью семью картинами? Мы не сможем сделать это без посторонней помощи.

Я не люблю работать с другими людьми, Валентина — редкое исключение. Вопреки тому, что можно увидеть в фильмах, среди воров нет чести. Можно сказать, что у меня проблемы с доверием.

― У нас есть свой человек, Николас. Скоро ты с ним познакомишься. Что касается остального… ― Антонио достает из пачки водительские права и протягивает мне. Я изучаю их. ― Это права штата Массачусетс, выписанные на имя Марии Д’Эспозито. ― Как у тебя дела с бостонским акцентом?

Мария Д’Эспозито — инсталлятор произведений искусства. Она — я — заберет картины из хранилища и повесит их в бальном зале.

Я приезжаю в замок в два часа дня в день события. Меня встречает высокий чернокожий мужчина лет тридцати.