Когда случились мы - И. Солис

— Дамы и господа, капитан включил знак "пристегнуть ремень безопасности". Пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни безопасности. Спасибо.

Через секунду после этого предупреждения самолет снова начинает трясти. Одновременно с ударом молнии за окном плачет ребенок.

Это похоже на худшие американские горки. Я их тоже ненавижу. Резкие движения, противный скрип и ничего, кроме долгого пути вниз. Я пытаюсь напомнить себе всю статистику, которую я читал в прошлом о том, насколько безопасными должны быть полеты. Это не помогает.

Когда самолет ныряет, все вместе делают вдох. Люди кричат. Я раньше летал в условиях турбулентности. Такого никогда не было. Это плохо. Позади меня кто-то молится. И тут я внезапно чувствую теплую руку на своей.

Свет полностью гаснет. Всё погружается во тьму. Я так же крепко сжимаю руку Луны. Хочу поблагодарить её. Слова не приходят. Самолет падает и дребезжит, отчего распахиваются багажные отделения. Повсюду разлетаются предметы, а кислородные маски падают вниз.

Чёрт. Никогда раньше не приходилось надевать ничего подобного. Рад, что слушал стюардессу раньше. Я быстро вытягиваю руку перед собой. Я слышу, как Луна закрывает рот и нос маской. Свет загорается, когда она поправляет ленту на затылке, затем снова гаснет.

— Ты в порядке? — спрашивает она.

Нет. У меня проблемы.

— Вот, я сделаю это, — её пальцы скользят мимо моих, и она двигается быстро. — Тонкая лента запуталась, — говорит она мне.

Без света трудно что-либо разглядеть. Тем не менее, ей удается распутать ремешок и закрепить его у меня на затылке. Во время очередной вспышки молнии я мельком вижу её.

— Спасибо, — говорю я приглушенно. На этот раз я беру её за руку.

Сейчас тихо. Никто не жалуется. Криков нет. Некоторые плачут. Когда ударяет молния, салон освещается, а затем погружается в непроглядную тьму. Вздохи и крики наполняют воздух.

Луна снова сжимает мою руку. Я хочу обнять её. Держать крепче. Сказать ей, что у нас всё будет хорошо. Я ужасно боюсь, что этого не произойдет.

ЛУНА

Поворачиваясь к Генри, я прижимаюсь лицом к его руке. Я знаю его всего несколько часов, большую часть из которых я проспала, но у меня сильнейшее желание обнять его, уткнуться лицом в изгиб его шеи и держаться очень крепко, потому что я так чертовски напугана.

Примерно год назад, когда я везла свою семью в Big Bear, какой-то идиот подрезал нас, и когда я ударила по тормозам, наше заднее правое колесо слетело с дороги. На какой-то пугающий момент мне показалось, что мы падаем со склона горы. Я увидела, как мы падаем вниз, с высоты более пяти тысяч метров, на лесную подстилку внизу. Мне кажется, я наложила в штаны, как и мои родственники. Моя абуэлита больше никогда не поднималась с нами на вершину. Это был ужасный опыт. Этот кажется ещё хуже.

Держаться за Генри, прижиматься к нему, на самом деле помогает. Я представляю, как его руки обвиваются вокруг меня для утешения.

— Мне жаль, — говорю я, поднимая на него глаза, не уверенная, что он слышит меня или даже то, за что я извиняюсь. Я не вижу его, но чувствую щекой его лицо у себя на макушке, когда он шепчет:

— Мне тоже жаль.

Больше нечего сказать. Вот и всё. Это конец. Я уверена, что именно так я умру.

Меня переполняет мысль, что я больше никогда не увижу свою сестру, братьев или бабушку. Они потеряют меня, как мы потеряли наших маму и папу. Я знаю, что эта зияющая рана никогда полностью не заживет, и я мысленно приношу извинения каждому из них, потому что теперь им будет не хватать и меня. Слёзы так быстро наполняют мои глаза.

Я думаю обо всём потраченном впустую времени, обо всех моментах, которые я упустила…