— Ты опять это делаешь.

— Правда? Прости, — я уверен, что совсем не выгляжу сожалеющим.

Прядь розовых волос выбивается из пучка на её макушке и завивается вокруг подбородка. Меня так и подмывает дотянуться до неё и заправить ей за ухо.

Когда она снова смотрит на меня, я ухмыляюсь, как безнадежный неудачник.

— У нас хорошая погода, — говорю я как можно небрежнее, потому что желание поцеловать её так сильно.

И она смеётся. Этот звук подобен теплому солнечному свету в холодный зимний день. Моё сердце замирает.

После этого Луна снова расслабляется. Непринужденно разговаривает. Шутит. Даже дразнит меня. Она улыбается. Не часто, но я упиваюсь этим зрелищем.

Она говорит мне, что родилась в Лос-Анджелесе, там ходила в школу, там работает и всегда там жила. Она зачарованно слушает, как я рассказываю о том, как вырос в Лондоне, каждый год посещал Нигерию и Ямайку со своими родителями, жил в Нью-Йорке с братьями и, в конце концов, два года назад переехал в Лос-Анджелес по работе.

— Вау, ты везде побывал.

— Не везде. Пока нет.

— Ладно, из всех мест, где ты был, какой твой любимый город? Американский город?

Я делаю такое лицо, словно отвечать будет больно.

— Луна, боюсь, тебе это не понравится.

— Если ты собираешься сказать “Нью-Йорк”, я выброшу тебя из самолета.

Я посмеиваюсь над тем, как мило она морщит носик.

— Фу, чувак, нет, — выражение разочарования на её лице опровергается румянцем, который так красиво окрашивает её лицо.

— Что я могу сказать? Это напоминает мне Лондон.

— Правда?

Я киваю.

— Да.

— Думаю, я увижу, прав ли ты, когда доберусь туда.

— Значит, ты направляешься в Лондон?

Луна кивает.

— После остановки в Нью-Йорке, — отвечает она, и в тот же момент на неё накатывает небольшая турбулентность, а вместе с ней подступает и тошнота.

Турбулентность — мой наименее любимый аспект полетов. Я говорю быстро, чтобы скрыть своё беспокойство.

— Позволь мне задать тебе три вопроса, ладно?

— Три? Как в “Ходячих мертвецах”?

— Даже отдаленно не похоже на “Ходячих мертвецов”, — я смеюсь.

— Хммм…Я оставляю за собой право отказаться отвечать на любой вопрос.

— Так это не работает, — ухмыляясь ей, я придвигаюсь ближе. — Я задаю тебе три вопроса, а потом ты задаешь три мне.

— И мы должны ответить?

— Правильно.

Она прикусывает нижнюю губу, как будто обдумывает это.

— Ладно, начинай.

Я облизываю губы, и её глаза следуют за движением моего языка. Меня охватывает волна жара. Я прочищаю горло.

— Ты одинока?

Когда она выгибает бровь, я поднимаю обе руки в знак защиты.

— Это законный вопрос, не относящийся к сфере флирта.

Я могу сказать, что она хочет улыбнуться, но сдерживается.

— Да, я ни с кем не встречаюсь и не замужем.

Хорошо.

Я наклоняюсь ближе. Она не отстраняется. Зеленые глаза задерживаются на моих губах.

— Твои последние отношения были недавними?

Я сожалею о своём вопросе, как только задаю его. Выражение её лица мгновенно меняется. Луна отстраняется от меня, буквально садясь как можно дальше, её лицо ничего не выражает.

— Нет, — отвечает она.

Прежде чем я успеваю извиниться, снова начинается турбулентность. Затем это происходит ещё раз. Это происходит так внезапно и яростно, что гаснет свет.

Самолет трясет, и огни снова загораются. Мой рюкзак выскальзывает из-под сиденья. Должно быть, я оставил молнию расстегнутой, потому что оттуда вылетает несколько предметов, среди них экземпляр книги, которую я взял с собой, "De East LA". Когда я смотрю на Луну, её глаза плотно закрыты. Самолет вздрагивает, и я стискиваю зубы, медленно выдыхаю и пытаюсь побороть тошноту.