За стойкой бара звякали посудой официанты, гудела кофемолка, и слышались далекие голоса из соседнего зала. Мгновение они просто смотрели друг на друга. Алла была бледной и, казалось, почти не дышала. Жорж глядел на нее, не проронив ни слова, и гладил дрожащие руки. Она опять подумала о том, что это как гипнозом успокаивает ее. То же самое она чувствовала у психоаналитика, которому рассказывала о своих страхах летать самолетами и ездить в скоростных лифтах.

— Мне все равно не дадут жить спокойно. Я хочу умереть сама, — продолжила Алла и заплакала совсем беззвучно, закусив губы.

И неожиданно замолчала, почувствовав, что внутри у нее словно отпустило. Ей действительно стало все равно, и она легко подумала о смерти. Ну, подумаешь, что такое смерть? Все равно это лучше, чем так жить, как она.

Она благодарно посмотрела на Жоржа за то, что он терпеливо выслушал ее. Он улыбнулся в ответ, а потом спокойно и, как показалось ей, с иронией сказал:

— Ну, ну, в ваши молодые годы умирать рано. Жизнь еще вся впереди, Алла Владимировна! — и поцеловал ей руку.

— Вы думаете, из моего положения есть выход? — Она с надеждой в глазах ждала ответа, от которого, как ей казалось, зависела ее жизнь.

Жорж отвернулся к окну и молчал. Ничего более печального и безнадежного он представить себе не мог. Вот ведь как судьба сплетает линии жизней совершенно посторонних людей. Эта женщина была ему послана Всевышним, чтобы предупредить его! Какой-то фантастический трюк стечений обстоятельств. «Ну надо же!» — опять подивился он услышанному. Странно, но он верил каждому ее слову и чувствовал, что может ей доверять. Интуиция редко его подводила. Будь что будет! Он засмеялся, прижал к чисто выбритым щекам ее прохладные руки. Долго смотрел ей в глаза и наконец сказал:

— У вас, Алла, два выхода.

Она недоверчиво улыбнулась:

— Целых два? — и серьезно глянула светлыми, еще мокрыми от слез глазами. — Каких? — и сжала до боли пальцы Жоржа. — Пожалуйста, не тяните! Скажите, каких?

Он выдержал минуту, как будто еще раз хотел удостовериться в своем решении, и тихо проговорил:

— Я — Леонид Гуревский!

Алла медленно качнула головой и сказала упавшим голосом:

— Совсем не смешно! Нет! Я не верю вам! — И, вырвав пальцы из рук Кондакова, закрыла лицо руками, продолжая твердить: — Это неправда! Неправда! Я видела его фотографии. Это — не вы!

Потом опустила дрожащие руки, внимательно посмотрела на него, словно хотела в чем-то убедиться, и в испуге прижала ладонь к губам. Глаза. Ну конечно, его глаза — Гуревского! Насмешливые, проницательные и очень умные глаза.

— Боже мой! Жорж! — Алла обессилено перевела дыхание, провела рукой по волосам и откинулась на спинку стула.

59

Так они и сидели, блуждая глазами по залу поверх столов, накрытых белыми хрустящими скатертями и причудливо скрученными салфетками в длинных бокалах. Им принесли горячий черный кофе, приведший их немного в чувство. Кофе здесь готовили чудесный, не в электрических машинах, а заваривали в фарфоровых кофейниках, по старинке. Послышалась нежная и грустная мелодия, так подходившая и к этим зимним сумеркам, сгущающимся за окном, и к непогоде, стонущей и бьющейся в стены, и к ним двоим, еще не осознавшим, что случилось. А случилось с ними за последние минуты — невозможное счастье, вдруг соединившее их вместе, возможно, на долгую счастливую жизнь или, тоже возможно, на верную смерть. Случилось то, что случилось.

Они сидели молча довольно долго, словно хотели переварить в себе всю информацию, свалившуюся на них.

— Я постараюсь помочь тебе… — вдруг неожиданно он перешел на ты, как бы подчеркивая, что они стали еще ближе.

Она благодарно блеснула глазами:

— Мне уже хорошо, что ты веришь мне… — ее голос дрогнул, и слезы прозрачными каплями застыли в широко раскрытых глазах. — Прости, — она вытерла салфеткой глаза, — просто сегодня столько случилось всего…