Балерина - Надя Лоули (2014)

С детства Вера знала истинную правду: за границей люди не спят на улице (за исключением бездомных, живущих там по собственному убеждению), не стоят в очереди за гороховым супом, не сидят в тюрьме за демонстрации и марши протеста, как писали советские газеты. Она частенько слушала, когда взрослые разговаривали и обсуждали папины поездки и привезенные вещи. Вера знала, что за границей есть всё! Она вспоминала, как ее мама, надевая очередной наряд «оттуда», восхищенно целовала отца и говорила: «Боже, Андрюшенька, какая прелесть, и прямо как на меня!», и, счастливая, кружилась перед зеркалом. И сама Верочка, замирая от счастья, раскрывала завернутые пакеты с подарками из Парижа или Нью-Йорка.

Как раз эти самые очереди, но не за бесплатным супом, а за вполне реальную цену, она видела повсюду в Москве. За продуктами, за вещами, за билетами в железнодорожных кассах. Даже за пресловутой туалетной бумагой! Конечно, ее семья была защищена материально от этих проблем благодаря той же загранице, которую день и ночь хаяли все каналы радио и телевидения и печать.

Оказавшись в Париже после серой и полуголодной (в смысле выбора продуктов) Москвы, Верочка еще раз убедилась, что была права в своих глубоко загнанных провокационных мыслях. И честно сказать, в глубине души она завидовала любой французской девушке, что той не надо для того, чтобы жить в Париже, получать визы, подписывать бумаги, подвергая реальной опасности свою жизнь и репутацию.

От всех этих путаных и беспокойных мыслей она совсем разволновалась и решила полежать в ванне, чтобы успокоиться, когда раздался стук в дверь. Вера быстро надела халат, тяжело вздохнула, не сомневаясь в том, что это Петренко, и подумала с раздражением: «Несет опять нелегкая!»

Первый энтузиазм от сотрудничества уже приглушился легким недовольством из-за нарушения покоя и личной свободы. Вера в душе ругнулась, но, не показывая вида, открыла дверь.

— Верушка, добрый вечер! Прости, я не помешал?

— Проходите, Петр Петрович, — она слабо улыбнулась. — Извините, у меня очень болит голова.

Сосед отечески сочувственно посмотрел на нее.

— Лекарство есть? А то могу дать. У меня советский анальгин имеется. — И, шутя, добавил: — Советский анальгин — самый лучший анальгин в мире! — И поднял палец кверху. Вера взглянула на него, и они вместе засмеялись.

— Спасибо, Петр Петрович, я уже приняла аспирин.

— Может быть, я завтра загляну? — неуверенно спросил он, остановившись в маленьком коридорчике.

Вере стало неловко: в конце концов, пожилой человек уже, а я обманываю… — и она виновато опустила глаза:

— Что вы, что вы, мне уже лучше. Заходите, пожалуйста! Я поставлю чайник.

Они сидели в крошечной кухоньке, и, казалось, разговаривали по душам. Петрович расспрашивал о курсах, интересовался, кто там еще с ней учится, о последних контактах с Элизабет Вайт. Поглядывал на нее с хитринкой и похваливал: «Молодец, Верушка, все правильно делаешь!»

Он не удивился, когда Верочка, якобы очень огорченная, сказала, что ее сокурсница никак не проявляется и не вызывает подозрений.

— Да, да, крепкий орешек! — задумчиво произнес Петренко и внимательно посмотрел на нее: — А ты знаешь, дочка…

Вера чуть не поморщилась — тоже мне, папочка нашелся! — но сдержалась и, приняв заинтересованное выражение лица, продолжала слушать, думая о своем — когда же он наконец уйдет?

— …нужно к ней втереться в доверие. Ну, можешь сказать, например, что ты хочешь остаться за границей и не возвращаться в Советский Союз… А? — и он хитро подмигнул ей. Вера испуганно посмотрела на него, и у нее мелькнула мысль: «Он видит меня насквозь, старый бес!»

— Да не волнуйся, Верушка, я знаю, что это не так. — И он опять загадочно прищурился: — Просто надо прикинуться. Ну, а там посмотрим, как она клюнет на это.

Вера согласно закивала головой:

— Хорошо, я попробую. Правда, не знаю, как получится. Я плохая актриса.